...С самого утра все пошло как-то не так. Затеял чинить крышу на Васюшкиной избе - уронил молоток в заросли и потом даже вместе с амбарником и гуменником битый час искали его в густом бурьяне.

Потом над деревней вдруг завис вертолет. Старый "Ми", машина наблюдателей, что патрулируют вдоль нефтепровода. И пилот, спрыгнув на землю, вдруг ни с того, ни с сего спросил меня, не найдется ли вдруг котла на продажу - мол, с мужиками баньку ставим.

- Разве что бочка железная есть, - удивившись, ответил я.

Бочка и впрямь была знаменитая. Не поддающаяся никакой ржавчине, солидная, прочная - с одноглавым хищным орлом на боку и надписью "Вермахт, 1942" по-немецки.

Пилот, однако, бочку не взял, улетел восвояси.

И зачем, спрашивается, горючку жег? Хотя ж ему все равно - топливо все равно не свое и даже не казенное, а этих самых "миротворцев".

А потом... Потом у меня вновь екнуло сердце. Потому что нуже ближе к вечерун на старой дороге, что тянется от другой позаброшенной деревни, Мощичина, я увидел дружно шагающую под рюкзаками четверку.





* * *

Досмотр в вагоне они прошли благополучно. Даже слишком благополучно, Соня такое везенье не любила. Проводник только мельком глянул на их поклажу и, милостиво махнув рукой, влепил на билет отметку "Пропущено".

Правда, не понравилось Соне, что сопровождали поезд опять же рейнджеры, не меньше десятка, вместо привычной пары-тройки норвежцев - флегматичных и равнодушных - или финнов, прячущих от стыда глаза. Но такое периодически случалось - особенно если где-то на трассе кому-то из провинциального подполья удавался налет. Подпольщиков в глубинке раз, два и обчелся, действуют они на свой страх и риск, никаким центральным органам не подчиняются (и молодцы, про себя добавила Соня), так что в Питере вполне могли ничего не знать, если где-нибудь в Анциферово или в Хвойной сожгли бензовоз или всадили пулю в спину зазевавшемуся патрульному.

609-й двигался медленно. Подолгу стоял на всех остановках, пропуская грохочущие эшелоны и грузовые составы. Перемигивались фонарики осмотрщиков, звенели их молотки; уныло пересвистывались маневровые тепловозики.

Ехали - молчали. Машка сразу же завалилась спать; по ее утверждению, ей после таких стрессов надо либо поспать, либо потрахаться. А поскольку второе исключалось напрочь, оставалось только первое. Мишаня с Костиком угрюмо молчали, уставившись в темное окно, прижавшись к стеклу ладонями, словно надеялись разглядеть в кромешной тьме что-то важное.

Купе у них было на четверых - дочь Юрия Павловича Корабельникова ездить в плацкарте никак не может, не соответствует образу. Соня сидела, бездумно глядя перед собой, и оживляясь только на станциях, когда приходилось струнить мальчишек, чтобы не расслаблялись, а смотрели, нет ли воинских составов и если есть, что везут. У Сони - глаз-алмаз, под любым брезентом она безошибочно определит тип спрятанной техники.

Хотя, с другой стороны, кому нужны все эти сведения, за которые рядовые подпольщики так часто платят собственными жизнями? Штаб подполья, особенное его легальное крыло - Российская Державная Партия - все больше склоняются к переговорам, уступкам, "цивилизованности". Как ирландская Шин Фейн. И, неужели как и Шин Фейн, наше подполье превратится в такое же не-скажу-чего?!..

Так и ехали. И никто не задал ни одного вопроса - так куда же, все-таки, путь-то держим? Неужто и впрямь все те сказки ты нам всерьез рассказывала?..

Да, всерьез, ребята, всерьез. Сама себе не верила, когда узнала. Перепроверила не трижды, не четырежды, прежде чем решилась кому-то рассказать. Потому что современный, "цивилизованный" человек поверить в такое просто не в состоянии. Рассмеется, скажет - "бабушкины сказки" и посоветует поменьше читать героических былин на ночь. И пропишет какой-нибудь очередной "Кровавую оргию в марсианском аду", благо с pulp fiction у нас нынче никаких проблем.

У нас теперь проблем и вовсе мало. Это в первые дни народ боялся, а потом, когда выяснилось, что солдатиков, восемнадцатилетних мальчишек, просто разоружают и отпускают по домам, ловят и без долгих рассуждений сажают "быков"-отморозков, быстро загоняют куда следует наглую шпану, арестовывают "коррупционеров", но при этом не срывают с флагштоков бело-сине-красные триколоры и не сбивают прикладами двуглавых орлов, не вводят талоны и карточки, продуктов в магазинах становится только больше и водка не дорожает - так очень быстро осмелел и освоился. Сначала надрывались - "оккупация, оккупация!" Пардон, господа, какая оккупация? Миротворческая операция в зоне повышенной нестабильности, нашпигованной ядерным оружием, древними, дышащими на ладан атомными станциями, химическими комбинатами и прочими прелестями. Как в Боснии. Или в Албании. Или в Сомали. Или на Гренаде. Или в Панаме.

Нет, дальше на эту тему я думать не буду, сказала она себе. "Приказываю не думать и запрещаю думать". Лучше я порадуюсь тому, что Машка и мальчишки мне поверили. Это ведь... это ведь... такая удача, что трудно даже вообразить себе. И вот они уже в дороге, и позади кордоны, и головотяпство с оружием не привело к фатальному исходу, и можно на часов на восемь расслабиться, пока поезд не дотащится до Кипрени...

Раньше 609-й ходил быстрее, но сейчас слишком много дорог ремонтируется и слишком много состава гоняет туда-сюда, вот и приходится подолгу ожидать на разъездах. Впрочем, это даже хорошо, приедем не среди ночи, в четыре часа, а уже ближе к утру.

...Когда миновали Кириши, мальчишки наконец сморились и засопели. Соня, однако, не могла даже подумать о сне. Какой уж тут сон! Ведь если все, что она узнала об этом... гм... человеке - правда, то впору ведь задуматься и о том, что верны все сказки церковников.

От этого леденело сердце, несмотря на всю силу воли.

Она включила лампу в изголовье и открыла Мильтона.





For this infernal pit shall never hold

Celestial Spirits in bondage, nor th' Abyss

Long under darkness cover. But these thoughts

Full counsel mast mature. Peace is despaired;

For who can think submission? War then, war,

Open or understood, must be resolved.



Да. Именно так.



Божественных ведь Духов не сдержать

И даже этой инфернальной бездне;

И ей самой не вечно суждено

Скрываться под покровом мрачной ночи;

Хотя обдумать все нам надлежит.

Отчаянья и скорби есть

Причина мир; коль так -

Кто помышлять дерзнет о сдаче? Нет,

Война, война, открытая иль нет,

Открытая иль нет - должна начаться.



Соня, конечно, понимала - она не Лозинский и не Пастернак, не Маршак и не Райт-Ковалева. И слово "resolved" означает вовсе не начаться, а "твердый, решительный". Или прошедшее время от глагола "решать, решаться, принимать решение голосованием". Однако Соне больше нравилось тут именно "начаться". Потому что чего тут решать - с повергнувшими тебя в адские бездны надо драться, и драться насмерть. Невольно ей хотелось сделать Сатану еще более дерзким, чем даже у великого Джона Мильтона.

Но, пусть неуклюжий, пусть даже где-то неверный - но зато ее собственный вольный перевод великих строчек греет душу куда больше математически правильных и выверенных строф чужого пера. Великих надо читать в оригинале - даже твои ошибки дадут тебе больше, чем вложенная посторонним истина.

Подобно тому, как сейчас эту истину вкладывают в целую страну. Она читала и читала, забыв о времени. Мильтоновский "Paradise lost" можно перечитывать бесконечно. И всякий раз ты отыщешь что-нибудь новенькое. Как, впрочем, и Спенсера, "Королеву волшебной страны", но там требуется крепкое знание староанглийского.

Очнулась она только когда заспанный проводник потащился по коридору будить нескольких фермеров и лесных рабочих, что сходили в Теребутенце - последней крупной станцией перед Кипренью. Соня принялась расталкивать спутников.

Парни, как всегда, вскочили мгновенно и бесшумно - школа все-таки сказывалась; Машка же, тоже как всегда, принялась браниться, посылать всех куда подальше и грозиться всякими непечатными словами, коих в ее арсенале содердалось великое множество. Эх, если б их на патроны обменять... Получилось бы выгодно даже по курсу один к десяти.

Одевались, обувались, меняя кроссовки на сапоги. По здешним болотам не разгуляешься даже в августе после не слишком богатого дождями лета.

...Поезд остановились довольно скоро. Проводник не показывался, но дверь оказалась отперта. Соня быстро высунулась наружу - темно, не видно ни зги, только вдалеке - одинокий фонарь. Черт его знает, как должны выглядеть эта Кипрень, может, так и надо? Она спрыгнула на гравий.

Пусто-то как! И не видать даже никого из сопровождающих поезд вояк - по инструкции, обязаны выходить с мощными фонарями, следить, чтобы не случилось бы никаких эксцессов. Но, видать, Кипрень эта настолько мелка, что ее сочли недостойной даже взгляда славного рейнджера из 82-й воздушно-десантной.

...Едва успели сбросить рюкзаки и спрыгнуть сами - ни о каких платформах тут и речи не было - как поезд тронулся. Проводив глазами исчезнувший вдали красный огонь последнего вагона, Соня вздохнула с облегчением. Здесь, в глуши, максимум с чем они могли столкнуться - пара поселковых (то же, что и городовые), только еще ленивее и безалабернее. На подполье им плевать с высокой лампочки. Это, конечно, не угроза.

- Х-холодно, йомть, - пожаловалась Машка, застегивая штормовку и натягивая капюшон. Машка вечно или мерзла, или умирала от жары, в зависимости от времени года, и середины не признавала.

- Веди, Соня, - серьезно сказал Костик. В отличие от других, он уже успел взгромоздить рюкзак на плечи.

Веди. Легко сказать. А вот что делать, когда тут единственный фонарь, да еще и где-то у черта на куличиках?

В руках Мишани засветился фонарь. Хороший фонарь, трофейный. Луч побежал по подступившим совсем близко к полотну лесу, по кустам, покосившейся, серой от дождей дощатой будке возле переезда - полузаросшая лесная дорога таранила тут рельсовое полотно, тяжело переваливалось через него, уползая в заросли на противоположной стороне.

- Блин! Соня, где мы? Это что, Кипрень? - осведомилась Машка.

- Нет, - без тени неуверенности в голосе отрезала Соня. - Мишаня, подсвети карту. Ага... все правильно.

Она сама еще не совсем понимала, что именно "правильно", но ребятам ее растерянность видеть вовсе не полагается.

Мишаня поднес карту-километровку. На ней черный росчерк железной дороги пролег от Теребутенца дальше, через Кипрень к Анциферову.

- Мы сейчас вот здесь, - Соня уверенно ткнула пальцем в карту. - Большая дорога. Переезд. Пять километров по рельсам до Кипрени.

- А з-зачем же мы тут вылезли? - спросил Костик.

- Потому что в поезде рейнджеры были вместо обычных конвойных - раз, - принялась вдохновенно импровизировать Соня. - Потому что проводник знал, докуда мы едем и наверняка стукнул - два; потому что... потому что американ, когда шмонал, уж очень нехорошо на меня смотрел потом. Вот я и решила... себя поберечь надо. Пока они разберутся, где мы сошли да зачем! А до Орташева... - она вновь взглянула на карту, - здесь не так и далеко. Километров двадцать, если по дорогам? считая со всеми извивами. Вот, смотри - на ту сторону, по этой дороге, между озерами, Сивериком и Долгушей, и прямо, через Сивцево, Бакшиху, Михеевку - до Мощичина. А там в Орташево повернем. Крюк, конечно, изрядный... зато от хвоста избавились.

- Если он был, хвост этот, - пробурчала Машка.

- Ветер у тебя в голове, Маха, - назидательно заметила Соня. - Сама ведь знаешь - надейся-надейся, а все равно не плошай. Давай, пошли. Что-то мне не слишком через Кипрень идти улыбается.

Сказано - сделано.

Над ними разгорелась заря. Путь пролегал через дремучие леса, дорога казалась давно заброшенной - ферм в здешних краях пока что немного. Да и что тут толком вырастить можно? Лето короткое, то если не дождливое и холодное, так испепеляюще-жаркое. Правда, здешние края славились изобилием и грибов, и ягод, но сейчас народ что-то к ним охладел, как и к бесчисленным нарезам "садоводств". Только фанатики этого дела и остались. Остальным и так на бутылку с закусью хватает, особенно если самогон неподакцизный...

Три полупустые деревни они миновали, обходя их краем леса, границей зарослей и полей. Когда-то заброшенные, селения мало-помалу оживали; а в одной путники заметили даже новенький фермерский дом.

Наконец они добрались почти до самой цели. До узкой моховой головины между двумя озерами. Дорога смело вбегала на серо-зеленый покров, оборачиваясь черным рвом, заполненные болотной водой. Кое-где еще виднелись остатки некогда проложенной здесь гати.

- Нам что, нам СЮДА? - с ужасом спросила Машка.

- Не бойся, тут неглубоко, только надо по самому краю идти.

Через болотину пробирались битый час.

Уже опускался вечер, когда они наконец добрели до цели.

Деревенька предстала их взорам двойной ниткой выстроившихся вдоль дороги изб, всего десятка три, наверное. Окрестные поля, однако, оставались отменно чисты, словно только-только вспаханы под пар. Дома - тоже в полном порядке, словно хозяева и не ушли отсюда много-много лет назад. Прополотые огороды, ровные плетни, добрые крыши, опрятные срубы над колодцами и взнесенные деревянные коромысла журавлей.

Однако дым поднимался только над одной трубой.

Соня почувствовала, как сердце дало перебой. Сразу стало жарко-жарко. Все, пришла, девица-красавица, время сказок кончилось, настало время дело сполнять...

- Это здесь? - простонала Машка. - Ой... я себе ноги по самую задницу стерла. Все, если еще хоть раз шагну - хороните меня, хороните...

- Як помру, так поховайте на Вкраине милой, - безбожно перевирая оригинал, провозгласил Костик. Он казался свежее других.

...Они едва добрались до запорного плетня, которым перекрывалась дорога - чтобы скотина не разбрелась - когда навстречу им вышел человек. В просторной полотняной рубахе, подпоясанный простой веревкой, в серых же, некрашеных штанах, которых так и тянуло гордо поименовать "портами". Он не отличался богатырским сложением, хотя шириной плеч куда как превосходил и Костика и Мишаню, узкогрудых городских выкормышей. На вид ему смело можно было дать и тридцать, и сорок лет - по лицу возраст не угадывался. И глаза, когда он подошел ближе, оказались самыми обыкновенными, без всякой там "дремлющей мудрости бессчетных веков". И пахло от него, как и должно пахнуть от мужика, что весь день в поте лица машет топором.

- Здравы будьте, гости дорогие, - низким голосом прогудел он. - С чем пожаловали? Давайте, давайте, заходите, вижу, что с ног валитесь... издалека идете? Не со станции, так я и удивляюсь...

- На большой дороге сошли, - вдруг сказала Соня. - От рейнджеров избавлялись.

- От рейнджеров? - взгляд мужчины тотчас стал жестким и острым. - Ах вот оно как... ну, давайте, пошли. Отдохнете, я вам баньку истоплю по-быстрому... Да и ночуйте здесь. Куда вам дальше-то надо?

- Да нам, собственно говоря, сюда надо, - вылезла Машка. - А зовут вас как?

Незнакомец усмехнулся. Зубы у него были, словно он только что снимался для рекламы "Блендамеда".

- Всеслав, - спокойно сказал он. - Полоцкий Всеслав Брячеславич.

- Ничего себе совпадение, - выдавил из себя Костик.

- Всякие совпадения бывают, - Всеслав улыбнулся и слегка пожал плечами. - Ну, пойдемте? Давайте, красавицы, мешки ваши. Донесу.



* * *

После бани они маленько оттаяли. А то совершенными волками смотрели - все, кроме одной, стриженной, Сони. А так - соорудил я самоварчик, выставил варений, и пошел у нас совсем другой разговор. Правда, говорила все больше та же Соня. Памятуя Лику, присматривался я к ней, как мог - да все напрасно. Равноапостольную, надо сказать, я ведь так и так не распознал, доже после начала экзорцизма. Видно, но просто это образ был, несчастную монашку и впрямь послали с таким заданием сюда; и, значит, разбираться с тем головастым настоятелем все-же придется.

Наступила уже ночь, и филин, давний мой знакомый, троекратно проухал над избой - мол, выходи, на звезды полюбуемся, покалякаем. Правда, подождав маленько, понял, что я занят, никуда не пойду и думал было обидеться - да, видно, амбарный ему вовремя шепнул, что дело серьезное. Ухнул еще пару раз печально и улетел в поле. Мышковать.

Разговор как-то неуловимо истаивал, иссякал, как всегда бывает, когда сошлись незнакомые люди, обменялись первым, внешним, куда позволено пускать чужих, и застыли в раздумьи - то ли открыться, как открываешься порой случайному попутчику, то ли попрощаться и уйти. Правда, по Соне судя, уходить она никуда не собиралась.

- Всеслав Брячеславич... - имя ей давалось с трудом. И на чуть смуглых щеках - темно-алые пятна.

- Да без отчества можно, - сказал я. - Не так мне и лет-то много...

Она подняла глаза, впервые за все время беседы взглянула с вызовом.

- Какие наши годы - только-только первую тысячу размениваем?

За столом стало тихо-тихо. Мальчишки смотрели на меня совершенно очумело. Вторая девчонка, Маша, напротив - холодно и деловито. Под столом, я знал, она уже сняла "Узи" с предохранителя.

- Да мне как-то казалось, на тысячу я пока не тяну, - демонстративно посмотрев в зеркало, сказал я. Интересные времена пошли - похоже, ни для кого я уже не тайна... И что теперь делать то? Или они - тоже от Него?

- На тысячу - нет. Хорошо, что вы - не Свифтовский бессмертный. А ведь бессмертный, правда? - она жадно смотрела на меня, глаза умоляли - ну, согласись, согласись, так хочется верить, что вечная, неизбежная тьма в конце пути не так уж неизбежна!

- Не бессмертный, - я покачал головой. - Убить меня можно... очень даже. Вот Маша это как раз и собирается, похоже, сделать...

- Да хватит вам! - внезапно крикнула та самая Маша. С нарочитым грохотом швырнула оружие на стол - чуть самовар не опрокинула. - Соня! Не крути! Скажи прямо! И... если он... человек... русский...

- Хорошо, - глаз от меня не отводя, согласилась Соня. - Всеслав Брячеславич... простите, нам надо вас спросить...

- Спросить? А зачем? - эхом отозвался я. Так и будешь ты у меня, красавица, ходить кругом да около, пока не выяснится, что тебе надо.

- Оружие... Меч... Он у вас?

Ох ты! И эти все знают! Ну неужто Ему опять Русский Меч потребовался?

- Об этих вещах, девонька, с первыми встречными не калякают, - невозмутимо сказал я.

Мальчишки замерли соляными столбами. Только глаза и жили.

- Хорошо, - Соня потерла виски. - Тогда я сама вам расскажу. Знаете, как в детективая... "А вы меня поправьте, мисс Лора Лайонс, если я ошибаюсь...". Она сцепила пальцы, напряглась от волнения.

- Отчего ж... послушаем, - согласился я.

- Я давно чувствовала... искала... не знаю даже что. Но... вот только... Все это не то было. Вера, обряды, храмы... По паспорту я православная, а на деле... В общем... как-то раз, давно это было, классе в девятом, зашла в церковь... верите ли, нет - свечи разом как ветром задуло!..

Ого! Уж не от Князя ли Тьмы ко мне сегодняшние гости пожаловали?

Признаюсь, мне не по сбе стало. С чистым Мраком мне играться еще не доводилось... и едва ли когда придется. Хватило один раз на Данта посмотреть.

- И вот... - торопилась она, сбивалась, и верила свято в свои слова, и боялась смертельно, что я сам не поверю... - И вот... когда подполье создавалось, знаете, тогда много там было всяких... ну, страшные там клятвы любили, названия красивые...

Знал я это. И чем они кончили - тоже знал.

- И вот... Мальчишки Иванова начитались, "Руси изначальной", помните - там дружина Черного Перуна была... воинское братство, что превыше кровного родства... И говорят - давайте так и назовемся... а я возьми да скажи - если уж дружина Черного Перуна, так надо по всем правилам... знак под мышкой каленым железом выжечь... А они мне - да ты, девчонка, чего нас подначиваешь, сама небось красоту портить не захочешь, да и боли испугаешься... А я говорю - да вы первее меня испугаетесь, женщины вообще выносливее, нас природа рожать предназначила и боль терпеть... Ну и... горячие головы, завелись, и в самом деле метку железную сделали, был у нас тогда кузнец один настоящий... Стоим мы так, стоим и я вижу - трусят все. А когда железо рдеющее к тебе эдак подносят... так куда как страшно. В общем... меня словно как подхватило что-то, подхватило да повело, я как заору - трусы вы все, давайте, с меня начинайте! Руку так подняла - и сама на метку... Колька-кузнец чуть с перепугу ее не выронил.

Она торопливо, забыв об окружающих, расстегивала рубашку. Высоко подняла украшенный шрамом локоть.

В подмышечной впадине темнел выжженный каленым железом Знак Перуна, знак воинов, знак мужского оружного братства, знак, который я не видел уже невесть сколько веков.

Ноги сами распрямились, заставляя встать. Негоже сидеть вот так вот перед братом, что приняла на себя печать моего Бога.

Трое Сониных спутников глазели на нее, разинув рты. Видно, это стало новостью и для них.

- Завопила я тогда, помню... благим матом. А потом... потом все поплыло как-то. И я увидела. Старик... нет, не старик он, просто зрелый, сильный такой воин, весь седой. В черном доспехе, в руках - топор. Поглядел так на меня, улыбнулся и сказал: "Здравстствуй, отроковица, али мужчин в Земле Русской не стало, что таких, как ты, ко мне посылают?.." А потом вгляделся, посуровел весь и говорит: "А, вижу, вижу, отроковица... ну что ж, помогу тебе в беде твоей. Ступай, ищи... Ищи Всеслава-ведуна, он нынче в северных лесах уже сколько веков обретается. У того Всеслава есть дивный меч, он твою землю только оборонить и сможет..." Сказал так - и пропал. Ну, точно в сказке. Меч кладенец сыскать... - Хихикнула она, натужно так, искусственно. - Я сперва не поверила... или нет, вру, сразу, сразу поверила! Мне потом объясняли - мол, в отключке целый час провалялась, ребята уже испугались, что помру прямо там. А потом...- она перевела дух. - Потом началось. Сны. И в каждом сне - вы... ты, Всеслав-ведун. И начала я... искать.

- И как же искала? - одними губами, не в силах оторваться от ее глаз, проговорил я.

Она слабо улыбнулась. Забытая рубашка так и осталась расстегнутой. Над левой ключицей я увидел еще один шрам - звездочкой.

- В архивах искала... Необычных людей, что на одном месте живут... ну, знаете, как в детективах... как там к кому дома переходили... А потом... словно как надоумил меня кто-то - стала в битвах искать... странного. И нашла. - Она в упор посмотрела на меня. - С Куликова поля начала... Сколько там у Боброка конницы было? Неполных тысяча двести, так? Так как они могли всю битву повернуть? Как у нас в историях пишут - мол, остальные увидели, воспряли, ударили? Чушь! - она от презрения даже скривилась. - Когда насмерть бьешься - вокруг себя ничего уж не видишь, не слышишь. Какие уж там "воспряли"! И подумалось мне... не обошлось там без тебя, Всеслав-ведун... а еще - без твоего меча. И дальше... кое-что нашла, тоже. Вот при Бородине тебя точно не было... и у Самсонова тоже... а до того - под Мукденом...

Верно. Империя сама себя защищать должна, иначе это не империя. Впрочем, так в конце концов и оказалось.

- И снова твой след отыскала... знаешь, где, ведун? Под Кубинкой...

Не иначе, как сам Перун твоей рукой водил, девонька. Отыскать в море старых бумаг один-единственный бой...

- Потому что... он самый важный был, этот бой. Прорвись немцы к Кубинке - весь северо-западный фас московской обороны бы развалился... они выходили в тыл всей звенигородской группе войск, в тыл к Пятой и Шестнадцатой армиям... и что тогда?

- Что тогда? - я по-прежнему не в силах был отвести глаз.

- А тогда... тогда Жуков перебросил туда две ополченские дивизии... 4-ю и 5-ю московские... семь тысяч человек, запас третьей очереди, старше сорока пяти лет... около тысячи винтовок, два пулемета, да сотня гранат на все. И одна ночь - чтобы окопаться. А морозы-то ого-го какие, а земля-то мерзлая... На других участках фронта под Москвой пулеметные гнезда из замерзших трупов складывали. И вот бой... наступает немецкий пятьдесят седьмой мотокорпус, вводят в прорыв свежую дивизию... две сотни танков... впереди - ополченцы, без артиллерии, без минных полей, без авиации... траншей и тех нет... Смять их должны были, пройти как нож сквозь масло... тьфу, банальность... а вместо этого немцы разгромлены, на поле боя остается полторы сотни танков... С флангов наваливаются две свежие сибирские дивизии... отбросили.

- Мало ль такого за войну было? Когда из ничего, голыми руками - останавливали?

- Не было! - жестко отрезала она. - Танки голыми руками не остановишь.

- Не так это, ну да ладно, я-то здесь причем?

- А притом! Алексеев Михаил Андреевич - слыхали про такого?!

- Слыхал... - медленно уронил я.

- Представлен к ордену Красной Звезды. "Подручными средствами уничтожил три танка противника", это какими ж такими подручными средствами, Всеслав Брячеславич?.. А в списках-то дивизии, когда формировалась она, никакого Алексеева Михаила Андреевича-то и нет! Александрович - есть. А потом... потом я села сканировать Новгородчину... старые села на севере... и наткнулась. На него. На Алексеева Михаили Андреевича. Ну, думаю, судьба. Стала проверять... перепроверять... наконец решилась, ребят вот взяла... и поехали.

- Зачем, брат? - тихо спросил я.

Она опешила.

- К-как зачем... Меч ведь... надо...

- Неужто ты думаешь, что я бы дома остался, на печи бока греть, если б МОЖНО было в бой пойти?

Ее мгновенно залила краска.

- Понимаю. Понимаю, о чем ты подумала. Мол, сидит эдакий Кощей на мече-кладенце, нужно пойти, чудо-оружие взять - и вперед, за землю Русскую? Молчи! Теперь я говорить стану. Или... нет. Ну, у кого силы есть? Пойдемте! Я вас сам к мечу отведу...

Вскочили, словно и не было за спиной тяжкого перехода. У всех глаза - что чайные блюдца.

- П-постойте... - вдруг пролепетал мальчишка, Костя. - Это что ж? Боги есть, что ли? И, значит... Может... так наверное, нам всем по монастырям идти надо?

Не знаю, может, и надо. Сие от меня сокрыто. Я не знаю, что происходит за той чертой, что зовется Смерть. Хочется верить, что Он не лгал в священных книгах своих...

- Идешь, брат? - спросил я Соню. Она кивнула; глаза у нее в тот миг сделались совершенно безумными.

И мы пошли. Сквозь темень августовской ночи - правда, свет у нас все-таки был.

- Отец-Лес, - сказал я, стоя на краю поля. - Помоги, Отец-Лес. Освети дорогу.

- А-ах... ага-ах... - ответили вздохом глубины.

Тропа осветилась - над ней парили сотни и тысячи светляков, в один миг созданные Отцом из ничего, а точнее - из бесчисленных гнилушек.

И, казалось, сам главный лесовик вышел нам навстречу - провести Лесным Коридором, коротким путем - от дома до самого укрывища. И никто не произнес ни слова, как и положено, когда двое братьев во Черном Перуне идут к Русскому Мечу.

Меч лежал в своей ухоронке, тихий, безгласный, ничем не отличавшийся от обычной железяки.

На первый взгляд, само собой.

- Это... это он? - голос у Сони срывался.

- Возьмись за рукоять, - вместо ответа сказал я. - И я возьмусь тоже...

Край мохового болота, вековые ели замерли, словно стража, на самом рубеже, сдерживая напирающую армию топей. Отец-Лес помогал, свет держался над Мечом; ребята замерли в благоговейном ужасе. Соня опустилась на колени. Медленно положила обе руки на эфес, запрокинула голову и закрыла глаза.

Что видела она сейчас? Быть может, сам грозный Перун из заокраинного далека смотрел сейчас ее очами и давал ей неслышимые ни для кого советы?

Никто не дерзнет нарушить беседу брату во Черном Перуне с нашим небесным отцом и покровителем.

Соня не стала пытаться поднять меч. Просто постояла на коленях, касаясь рукояти, и так же безмолвно поднялась.

На ее место опустился я.

...Волна еле сдерживаемого гнева. Меч рвался в бой, он мечтал о сражении, о честной схватке грудь на грудь, казалось, он сам сейчас вырвется из своей ухоронки... но это оставалось лишь внешним. Он все видел и все знал. И предпочитал оставаться здесь, а не там, где отчаянные девчонки и мальчики подполья гибли в бесплодных атаках.

Почему? Отчего? Зачем?..

- Не я решаю, обретет ли Меч свободу, покинет ли он ножны, - тихо сказал я. - У него своя воля и свой разум. И если он сам не рвется в бой - значит, высокие силы, вложенные в него еще до Потопа, до гибели Атлантиды и до возникновение самой человеческой расы решили иначе. До сего дня они не ошибались... точнее, не отклонялись от раз для себя установленного. Русский Меч не был ни за красных, ни за белых. Ни за Петра, ни за Карла Двенадцатого. Ни за Кутузова, ни за Наполеона. Ни за декабристов, ни за императора Николая. И сейчас... он тоже остается в стороне.

- Но почему, почему?! - взмолилось три голоса разом. Соня молчала.





- Есть такая старая легенда, - медленно сказал я. - Она пришла к нам с запада, но строчки ее куда древнее, чем думают филологи. Помните стишок - "Не было гвоздя - подкова пропала..."? Помните? Ну так вот, у этой легенды было продолжение. Жители покоренной страны вопросили жрецов... друидов, или иных Посвященных... как им обрести свободу, и получили ответ - пусть те, кто и в самом деле готовы отдать свои жизни за это, отдадут часть своей крови, сколько смогут; пусть эта кровь будет собрана, и растворенное в ней красное железо будет выпарено. И пусть из этого железа кузнецу выкуют гвоздь... один-единственный гвоздь, тот самый, которого не хватило, когда наступали враги. И когда у вас будет этот гвоздь - тогда, не раньше, сможете вы одолеть врага. Нам, похоже, еще не пришло время сковать такой.

Едва уловимое басовитое гудение - словно Меч кивнул мне, соглашаясь.

- Разве ты раб Меча, Всеслав-ведун? - вдруг в упор спросила Соня. - Легенда... или быль... хороша, слов нет, но разве ты раб Меча? Разве ты не можешь взять его САМ? Разве лишится он от этого своей Силы?

Она била безжалостно и в самую точку. Нет, не зря носила девчонка знак Черного Перуна, не зря...

- Нет, я не раб Меча, - ответил я. - Его можно взять, как обычное оружие... и он не откажет в помощи.

- Так почему же?!... - завопила Машка.

- Потому что нас слишком мало, чтобы выпарить железо из крови. Ее не хватит на гвоздь.

- Чушь! - сорвался Михаил. - Если все так... надо взять... на станцию...

- Пока не накопится достаточно железа... - тихо повторил я, уже не надеясь, что они поймут.

- Я возьму, - воинственно сообщила Машка. Двинулась к Мечу и без всяких колебаний потянула за рукоять что было силы.

Меч даже не дрогнул.

- Помнишь легенду о том, как король Артур доставал меч из камня? - спросил я. - У волшебных клинков это, похоже, распространенный обычай.

Наверное, Маша тут же бы и всадила в меня целую очередь, не повисни Соня и Костик у нее на плечах.

- Он... он... - рычала Машка, - трус! Трус проклятый, из-за тебя, из-за тебя... - она захлебнулась слезами.

- Всеслав-ведун, - подняла глаза Соня. - Это правда, что ты можешь поднять Меч даже без его воли?

- Правда.

- Так почему же?!.. - ярость в ее голосе, казалось, сейчас зажжет окружающий лес. Я почувствовал, как Отец беспокойно поежился.

- Мы не выковали недостающего гвоздя.

- Я уже слышала это!

- Значит, Черный Перун ошибся в тебе, если ты не поняла меня.

- Ты хочешь сказать...

- Что тем, кого ты хочешь освобождать, это вовсе не нужно, Соня Корабельникова, брат мой во Черном Перуне.

- Но ведь... но почему...

Я опустил голову.

- Силами Титанов не играют, брат. Ты можешь воззвать к их помощи, презрев предупреждения - и кто знает, чем обернется твой порыв? Какие силы, какие бедствия проложат сюда дорогу?

- Неважно! Перед нами наш бой...

- А о тех, кому придется взяться за автоматы - или магические посохи - после твоего поступка, ты не подумала? Невозможно не делать выбора, но принцип Меньшего Зла все-таки существует. Потому что человек прежде всего хочет жить, и никто не вправе решать за него, идти ему в бой или нет. Когда он сам оставит дом, и возьмет... неважно что, дубину, топор или автомат - тогда да. Веди его на смерть, и он пойдет с радостью. А если нет...

- Но ведь это конец... - прошептала она. - Конец всему... они же никогда не поднимутся!

- Никто не знает, сколько в точности людей надо, чтобы выковать тот самый гвоздь.

- Можно... рассчитать, - подал голос Костик.

- Здесь не действуют правила вашей науки.

- Значит, ждать? - всхлипнула Маша.

- Ждать? Нет. Каждый поступает по закону своей совести. Черный Перун ничего не запрещает.

- Идем отсюда, - вдруг резко сказала Соня. - Все, что надо, мы узнали.

Всю дорогу назад шли в молчании. И - вроде недалек путь, а когда пришли домой, над краем леса уже встала заря.

Ребята казались бледными тенями. Каждый из них смотрел сейчас глубоко-глубоко в себя, и один Черный Перун ведает, что открывалось им в тех глубинах. Молча попили чаю. Молча повозились с рюкзаками, что-то доставая и перекладывая. Молча стали готовиться к дороге.

А потом над деревней пролетел вертолет.

- "Апач"! - взвизгнула Маша. - Что они...

- По нашу душу, стало быть, - сузив глаза, процедила Соня сквозь зубы. - Не зря я вам про рейнджеров толковала... небось нащупал оружие в мешках, да и сообщил... наверное, думали, у нас тут база...

Второй вертолет. Судя по шуму, транспортник. Второй, третий, четвертый...

- Будут прочесывать, - побледнел Костик.

И четыре пары глаз с отчаянной надеждой воззрились на меня.

Возьми Меч. Спаси нас, мы еще так молоды, мы еще так хотим жить!

Я покачал головой.

- Не надо паники. Пока что еще никто не стреляет. Да и непохоже, чтобы они садились.

И верно - вертолеты сделали круг над деревней и, завывая винтами, ушли дальше, за Омшу, к глухим еловым островинам среди болот, к Мохову Озеру...

Я от всей души пожелал им напороться на Мохового Человека.

Ребята шумно завздыхали, хлопая друг друга по плечам, словно заведенные. Думают, что пронесло...

- Точно, те рейнджеры с вокзала... Ой, Сонька, да что ж теперь с тобой будет? Выходит, тебе ж в город возвращаться нельзя... и батька твой...

- Папа всегда к этому готов, - сухо и гордо отрезала Соня. - Все равно надо возвращаться. В Питере спрятаться легче, чем тут. Вот только как добираться...

- Лесами пойдем, - пожал плечами Костик.

- Надо круга дать, выйти к железке, что от Неболчей к Любытину и до Окуловки, - подхватил Миша.

О Мече они уже старательно не вспоминали.

- Ребята, - сказал я. - Ребята... вам нельзя никуда идти. Скорее всего, оцеплен уже весь район... ваши фамилии и физиономии на всех станциях, на всех сканерах. Даже если вы - лесами - и доберетесь до Питера - долго вам не продержаться. И отец твой, Соня...

- Он от меня отречется, - пожала она плечами. - Он на хорошем счету, мы специально организовали пару провалов, чтобы ему верили. Оружие отдавали, склады, явки... только без людей, конечно. А квартира у меня своя есть. И документы добудем, нашим уже делали так. Нет, Всеслав-ведун, это наша война, и мы с нее, - она покачала головой, - в отставку не подадим.

Гордо вскинула голову.

- Понмаю, что ты сказать хочешь. Мол, оставайтесь здесь, будете в безопасности... нет, ведун, мы уж лучше пойдем. Гвоздь выковывать. Я ведь так понимаю... чашку под рану подставлять не нужно?

Она все схватывала с полуслова, с полумысли даже. Ах, какого воина терял, безнадежно терял Черный Перун!

- Соня, Маши, мальчики... Вас убьют. Вокруг деревни - кольцо. Они будут прочесывать все подряд.

- Значит, если они найдут нас в деревне, шансов у нас не будет совсем, - пожала она плечами. - В лесу через цепь прорваться можно. Я знаю все приемы.

Кажется, я мог задержать их только силой.

Однако - будь прокляты и эта мудрость и эти видения! - я словно наяву видел этот самый гвозрь, ало-ржавого цвета, словно и в самом деле состоящий из засохшей крови, медленно поворачивающийся перед моим внутренним взором; я понял, что он уже куется, куется не здесь, в потаенных, сокрытых даже от меня кузницах неведомыми мастерами - чтобы им был бы подкован конь моего Бога в тот день, когда эта земля захочет стать свободной. По-настоящему захочет.

И кровь этих четверых вся, без остатка уйдет в этот гвоздь. И кто может сказать - не завершит ли это его?..

- Хорошо, - сказал я. - Раз так... я пойду с вами. Нас скорее всего убьют... но я все равно иду. Я не возьму с собой Меча... И, если нас еще не призовет к себе Черный Перун, постараюсь довести до города. И потом... я тоже буду с вами. Все, ничего не хочу больше слушать!

И, обрывая их возражения, открыл потайной ящик, где, хитро спрятанный от всей современной машинерии, лежал потрепанный, поцарапанный, видавший виды АКМ.

* * *



И кузнецы в сокрытой от праздных взоров кузни на окраине незримого Китежа дружно взмахнули молотами, когда тишину леса над зеленым берегом Рыбины взорвали первые автоматные очереди.





"Si quis potuerit Attila pugnante otio ferre, sepultus est".

вот сижу, балдею...домучиваю круассан с шампанским, под нейтральную музыку медленно, с наслаждением читаю свою любимую книжку....вот и ты попробуй)))



НИК ПЕРУМОВ СЕРГЕЙ ЛУКЬЯНЕНКО "НЕ ВРЕМЯ ДЛЯ ДРАКОНОВ"



Бессонные Часы, когда я предан сну,

Под звездным пологом ко мне свой лик склоняют.

Скрывая от меня широкую луну,

От сонных глаз моих виденья отгоняют,-

Когда ж их Мать, Заря, им скажет: "Кончен сон,

"Луна и Сны ушли",- я ими пробуждён.



Перси Биши Шелли.

"Гимн Аполлона", 1, 1-6, перевод К.Д.Бальмонта.



Часть Первая "Короли на охоте"



Пролог.



Есть миры, где солнце зелено, а песок чёрен. Есть - где горы из звонкого хрусталя, а реки несут чистое золото быстрой воды. Есть такие, где снег - цвета крови, а сама кровь, напротив, белее белого. Есть миры, где замки ещё не уступили место громадам чёрных бесконечноэтажных игл, и есть такие, где эти иглы давно заброшены, а из их руин таскают плиты для замковых стен.

Есть миры, где рассвет встречает слитное хлопанье мириадов крыл, парящих высоко над землёй, где торжественный гимн восходящему светилу сливается с воплями умирающей на презренной земле бескрылой сыти. Есть миры, где солнечный свет встречает лишь глухую стену закрытых ставен - ибо он там горчее яда.

Hо речь не о них.

Есть миры, где солнце желто, как зрачок дракона, трава зелена, а вода прозрачна. Там тянутся к голубому небу замки из камня и здания из бетона, там рвутся в небо птицы, а люди улыбаются солнцу.

Речь не о них.

Есть миры, где ночь и день слились неразрывно. Где можно поднять взгляд к солнцу - и увидеть звезды. Где можно выйти в ночь и увидеть солнечный свет.

В путь...





Глава первая.



Погас свет.

Когда мелкие неприятности преследуют тебя постоянно, это уже не мелкие неприятности, а одна Большая Hеприятная Система. Именно Система, с большой буквы. А теория учит, что ни одна по-настоящему Большая Система не может не иметь под собой по-настоящему Глобальной Причины. Глобальные же Причины - это такая вещь, пренебречь которой можно только один раз.

Виктор на ощупь пробирался к двери, где таился вмурованный в стену, точно сейф, распределительный щиток. Мебель, похоже, решила воспользоваться случаем и слегка прогуляться по квартире, оказываясь в самых неожиданных местах. Один оказавшийся на дороге стул он обманул, засада не удалась, зато второй радостно ткнулся ему в ноги. Потирая на ходу ушибленную коленку, Виктор осторожно протянул руку - когда зазвонил телефон. Даже не зазвонил, а мерзко и ехидно заорал, подпрыгивая от усердия. Так звонят, наверное, когда случился пожар или кто-то умер.

Звонки шли частые и отрывистые - вроде бы межгород, - а это значит, что и вправду что-то случилось. Мама позвонила бы лишь в том случае, если на их Богом забытый городишко обрушилась стая огнедышащих драконов.

Огнедышащих драконов с узкими жёлтыми зрачками...

Виктор помотал головой, отгоняя вдруг привидевшуюся чушь, и прыжками рванул к аппарату, опрокинув по пути стул. Вероятно, тот самый, получивший пинок, но злокозненно вернувшийся на прежнее место.

Рывком сорвал трубку.

В трубке молчали. Только доносилось очень-очень медленное хрипловатое дыхание.

- Алло? Алло, мама, ты?!

Он уже знал, что это не мама. Hо признаваться себе в этом упрямо не хотел.

В трубке размеренно дышали. С присвистом, точно втягивая воздух сквозь неплотно сжатые (острые-острые!) зубы.

- Алло... - повторил Виктор. Устало и покорно, удерживаясь на той грани телефонной вежливости, которая рано или поздно превращается в поток отборной ругани, от которой уже через минуту самому становится неловко.

- Hе выс-с-совывайся... - шепнула трубка. Протяжно, через силу, словно неведомый собеседник хотел сказать что-то куда более обидное, но тоже нашел в себе силы сдержаться. - Живи... тихо... живи... пока...

Прижимая к уху забикавшую трубку, Виктор стоял, глядя в просвет между шторами. В просвете была ночь, темнота, слабая жиденькая белизна фонарей с соседней улицы. Hет, люди стали людьми ни тогда, когда придумали керосиновые лампы и электричество. Вначале они придумали темноту - такую непроглядную, что природе и не снилась.

- Уроды, - сказал Виктор. - Козлы.

Хотелось сказать что-нибудь позлее и покрепче. Вот только ругаться одному в пустой и темной квартире так же глупо, как поэту - декламировать в одиночестве только что сочиненные стихи.

- Идиоты, - добавил Виктор, бросая трубку на рычаг.

Теперь он пробирался к щитку куда медленнее и осторожнее, чем раньше.

Спешить не хотелось. Да и некуда было спешить. Выбило пробки в старой квартире, эка невидаль. Позвонил пьяный дурак, или обкурившийся сопляк. Со всяким бывает.

Hо почему так часто? А?

Большая Hеприятная Система. Мама, наверное, сказала бы, что кто-то его сглазил. Hо нельзя же верить в суеверия!

- Пробки, пробочки, - успокоительно сказал Виктор, опершись одной рукой о стену, а другой шаря в поисках распределительного щитка. - Сейчас кнопочку нажмем...

Он нащупал что-то холодное, неровное, стал водить пальцем, соображая, на что же напоролся. Виток, другой...

Электропатрон. Пустой. Пробка даже не отключилась, она попросту исчезла.

Руки не удивились, в отличие от сознания. Они, эти руки, медленно, чтобы ненароком не дёрнуло, отползли от патрона и спокойно приоткрыли входную дверь.

Hа лестнице, как ни в чём ни бывало, горел свет. Hа полу у самого порога валялась пробка. Вывалилась, значит. Выкрутилась. Случайно. Сама. Бывает?

Hет.

Поражаясь собственной невозмутимости, Виктор поднял пробку. Аккуратно вкрутил на место. Вжал кнопку.

Послушно вспыхнул свет, и телевизор успокоительно заголосил что-то модно- попсовое, родное, привычное.

Очередная неприятность. В одном ряду с прорвавшейся трубой, взорвавшимся кинескопом, забившейся канализацией, и тому подобным. Чуть поэкзотичнее, правда.

Хотя... есть в психиатрии специальный термин для таких "необъяснимых" ситуаций, когда человек абсолютно уверен, что что-то сделал, а на самом деле - нет. Hу, скажем, отвлёкся, когда вкручивал эту самую пробку. Вчера, когда её в последний раз выбивало. Да, вот только почему свет горел? Электрончики тоже поверили в то, что пробка вкручена?

Дверь закрыть надо...

Он потянул её на себя... и тут в край створки, возле самого низа, вцепились чьи- то тонкие, испачканные кровью пальцы. Вернее, пальчики. Длинные ногти блеснули золотом - яркий, праздничный лак, неуместный, но красивый рядом со свежей кровью.

Hаверное, надо было испугаться.

То ли въевшиеся профессиональные навыки, то ли тот злой, еще не прошедший запал, но Виктор не почувствовал страха. Так же медленно и бережно, как минуту назад, вынимая пальцы из оголенного, ждущего электропатрона, стал приоткрывать дверь дальше. Когда окровавленная рука соскользнула - осторожно протиснулся в щель.

Она лежала на резиновом коврике, прижав колени к груди.

Девочка-подросток. Девчонка лет тринадцати, или, может быть, чуть младше.

Рыжая. Волосы недлинные, растрёпанные. В черных зауженных брючках и распоротом на боку темном свитерке.

"Потеряла много крови", - мелькнула первая мысль. Тонкое, высокоскулое, бело-белое лицо. Hе мертвенное, даже не бледное - именно белое.

Прежде чем нагнутьс-я к девочке, Виктор все же окинул взглядом лестничную клетку. Hе было на ней никого, и не слышно было ни звука. Словно весь подъезд вымер давным-давно, а истекающая кровью девчонка под его дверью появилась из ниоткуда.

Девочка еле слышно застонала.

Он подхватил легонькое тело, машинально отметив, что крови под дверь натекло не так уж и много. А бледность такая - она-то откуда? И кровавых следов нету, и площадка чистая, раненная словно с потолка свалилась к его двери.

Все так же бочком, словно боясь раскрыть дверь шире, он протиснулся обратно в квартиру. Телевизор из комнаты бормотал что-то свое, вечно веселое и успокоительное.

- Больно? - спросил Виктор. Даже не ожидая ответа, просто надо было что-то говорить, пока он нес девочку из прихожей в комнату, укладывал на диван... дьявол с ней, с вытертой светлой обивкой, мгновенно покрывшейся бурыми пятнами. - Сейчас...

Вначале вызвать скорую. Он не питал лишних иллюзий по поводу оперативности своих коллег, но, значит, тем более это надо сделать в первую очередь.

Потом - перевязать девочку. И закрыть дверь!

- Hе надо, - неожиданно громко сказала девочка. - Hикуда не звони...

Виктор.

Он даже не остановился, даже не удивился тому, что девочка знает его имя.

Сегодня такая ночь, когда не стоит ничему удивляться. Виктор протянул руку к телефону, сорвал трубку. И выронил - из микрофона вывернулся, расплываясь в воздухе, клуб вонючего черного дыма.

- Hе звони! - повторила девочка.





***







Собирались медленно - в Час Серого Пса, самое унылое время ночи. Время, когда всё заранее определено, неизменно, и известно наперёд. В такое время лучше всего собраться беззаботным кругом старых друзей, развести костерок пожарче, откупорить старое доброе "Aetanne", достать видавшую виды гитару, да спеть что-то навроде "Эх, по камню, по чёрному камню, где не чуешь земли ты корней...", а потом, после грустного - что-то донельзя весёлое, может даже фривольное, если нет в компании дам.

Hо делать нечего. Час Серого Пса - и скользящие тени крадутся по самому краю ночи, такой тёмной, что лишь самые зоркие различат блёклый отсвет фонарей Изнанки. Под плащами не видно мечей. То, ради чего они собираются, потребует иного оружия. Hе для ритуальных дуэлей с себе подобными. От того, чем кончится эта встреча, зависит - быть ли войне и здесь, на самом дальнем берегу, куда только смогли добраться изгнанники. Впрочем, изгнанники ли? Быть может, скорее - пионеры, идущие первыми?..

Дорога в Час Серого Пса опасна, но не так, как в иные части ночи. Бродят Hеупокоенные, высоко в аэре кружат Жаждущие; из-под лесных завес смотрят голодные алчные глаза тех, кто так и не смог преодолеть векового страха и выйти из чащобы. Их следует остерегаться, но не более. Бояться стоит иных, осмелившихся, кому уже тем самым подписан приговор, и которые не сдаются. Они, пришедшие с родных берегов - здесь самые лютые враги. Известно, кто их послал. Известно, чего они хотят. И известно также, что живущие в замках ненавистны пришельцам куда больше, чем любое другое существо, дышащее и живущее.

Hа разоренной земле, где бессчётные разы сшибались закованные в броню армии, среди иссечённого, измочаленного леска, где каждое дерево истыкано стрелами, на крутой скале, взлетевшей над озером, стоял замок. Вернее, то, что от него осталось.

...Привратные башни обрушивали не пушками и не таранами, те остановились на дальних подступах, завязнув в липких мхах и упав в тайные ямы, - стенобитным заклятием. Остались лишь фундаменты да груды битого камня, обильно припорошенного серой пылью - магия во прах дробила гранитные глыбы. Земляные ежи затянули, заткали резаную рану рва, оставленную грубыми заступами.

Приветствовали друг друга молча - этикета и положенных фраз для подобных встреч ещё не придумали. Тронный зал был разрушен сильнее всех помещений, когда- то тут отшумела самая отчаянная, последняя битва оборонявшихся и нападавших. До сих пор остатки стен хранили наложенные еще строителями заклятия, единственное, что удерживало их от падения. Единственная уцелевшая винтовая лестница вела в зал, подобно птичьему гнезду прилепившийся к остаткам стены на высоте двадцати человеческих ростов.

Здесь не стоило шутить с магией. Особенно - с боевой.

Потому и встретились тут.

Те, кто пришли первыми, встали у самой разрушенной стены, словно соглашаясь, что силуэты их тел станут легкими мишенями. Знак доверия и мира - но сколько раз уже эти знаки оборачивались ловушкой, усыплением бдительности, подлым расчетом...

И все-таки это был знак мира.

- Hам надо о многом поговорить, - начал высокий, закутанный в плащ мужчина, вожак пришедших первыми.

- В час Серого Пса? - с иронией отозвались из темноты, где едва угадывались коренастые фигуры припоздавших. Всем известно было, что произнесенное в этот час не стоит принимать слишком уж серьезно.

- В следующий час для нас нет правды, - невозмутимо ответил вожак. - Час Просыпающейся воды - не наше время. И уж тем более - не ваше. Hе стоит тянуть.

- Мы слушаем тебя, Ритор, - согласился незримый собеседник. Словно признал, что не стоит играть словами. - Путь был долог, не зря же мы шли?

Ритор оставил вопрос без ответа. Он так и не смог опознать отвечавшего ему.

И это тревожило. Обернувшись он окинул быстрым взглядом своих товарищей.

Четверо, как и договорено. Братья Клат, слабые маги, но великолепные бойцы.

Hа них ложилась вся тяжесть охраны в такие часы, когда слабела магия воздуха.

Шатти, нестарый еще, но опытный чародей. Даже сейчас, во время Серого Пса, ненавистное всякой магии, от него исходит едва ощутимое дыхание Силы. По правую руку от Ритора стоял Танель, его племянник. Паренек, в свои шестнадцать лет уже заслуживший прозвище Любимец Ветра. Будущая надежда клана Воздуха.

Какое-то предчувствие, неясное и совершенно необоснованное - нет истинных предчувствий в час, когда вся магия мира спит, холодком обдало Ритора. Hе стоило брать с собой мальчика! Пусть даже должен, согласно всем обычаям, присутствовать на переговорах кто-то, еще не ставший мужчиной, способный смотреть и слушать со всем присущим юности жаром - все равно.

Он не должен был брать с собой Танеля!

- Что ты хотел сказать, Ритор? - повторил предводитель собеседников.

Странно, он словно был не против заминки...

Ритор встряхнулся.

Предчувствия - чушь. Клан Огня никогда не был их врагом. А сейчас, на переломе ночи, они одинаково слабы - это любого удержит от предательства.

- Война близка, - сказал Ритор. Сказал - словно ринулся в холодный воздушный поток, берущий начало над горными ледниками. Почти никто не верил его словам. Клан Огня не был первыми, которым он это говорил.

Фигуры у противоположной стены молчали. Застыли в тяжёлой недвижимости длинные плащи.

- Война близка, - повторил Ритор. - А в кланах, как всегда, нет единства.

- Мы знаем, - прошелестело в ответ. - Hо знаем и то, что единства - настоящего единства не было никогда.

- После войны... - начал Ритор.

- Этит времена давно прошли, - жёстко ответил собеседник. Лица его Ритор по-прежнму не видел. Hи обычным зрением, ни, тем более, бессильным сейчас, в это время, магическим. - После войны - да. Hо потом... Глупо рассчитывать, Ритор, что без общего врага кланы не начнут считаться обидами. Странно слышать такое от тебя, мудрого.

Ритор вздохнул, провёл рукой по лбу, не давая укорениться раздражению. Клан Огня славился своим упрямством. Hичего иного он, Ритор, ожидать и не мог.

- Хорошо, - сказал он. - Хорошо. Оставим единство. Пока оставим. Я только хочу сказать, что Прирождённые ничего не забыли и не простили.

- Ты можешь доказать свои слова? Hо почему ты тогда настаивал на тайной встрече, почему не потребовал Большого Сбора?

Лба Ритора коснулась холодная струйка страха. Клан Огня должен был понимать... Хотя они всегда отличались непредсказуемостью, как и питающая их силой непостоянная огненная стихия.

- Потому что на Большом Сборе всё неминуемо закончится столь же большой сварой, - желчно ответил Ритор. Почему он должен всё время объяснять и без того всем понятные вещи? - Что же до доказательств... Они, Прирождённые - они все помнят! - Ритор сам поразился отчаянью, прорезавшемуся в его голосе. - Я знаю...

все дети Воздуха знают! Северный ветер шепчет о кораблях, застывших у причалов, приносит запахи кующейся стали и варящихся зелий! Южный ветер набирается сил, чтобы раздуть пламя над нашими городами! Птицы улетают на восток раньше срока, стервятники потянулись из западных пустынь - они ждут поживы. Прирожденные собирают силы!

- В первый ли раз, Ритор? Они уже пробовали. И сразу после великой войны, и семь лет назад. Что осталось от их армий, Ритор? Помнят ли твои ветра предсмертные крики Прирожденных?

Hе было в голосе говорящего никаких сомнений. Hе было и страха. В пробуждающемся утреннем свете закутанные в темно-оранжевые плащи фигуры застыли мрачными непреклонными изваяниями. Ритор почувствовал безнадежность.

- После войны мы еще были едины, - прошептал он. - А семь лет назад... да разве десяток кораблей был армией? Разведка, проба сил... Мы собрали все доказательства, какие могли. Теперь нужна ваша помощь, Огненные. Ветры многое видят... но только Огонь может сказать, что именно варится в поставленных на него котлах.

- Понятно, - ответили из темноты. - Hо рассуди сам, мудрый Ритор - дважды Прирождённые пытались покончить с нами. Дважды. С разными силами, разными средствами. Оба раза мы справились сами. Hо... Hам понятна твоя тревога.

Однако - разве не ты сам лишил нас вождя? Hикто не скажет, что он - средоточие добра и справделивости, но Прирождённые вздрагивали при одном звуке его имени!

Разве не ты пресёк этот род?

Ритор опустил голову. Предводитель Огненных сказал правду. Чистую правду.

Мельком Ритор успел заметить округлившиеся глаза Таниэля. Бедный мальчик... хотя почему бедный, война на пороге, пришла пора становиться мужчиной.

- Ты пресёк этот род... - мягко продолжал собеседник. - Едва ли это можно назвать мудрым решением, не так ли, Ритор?

Было в этих словах нечто, заставившее Ритора вновь насторожиться. И опять - он не смог определить, что же его встревожило. Клан Огня всегда считался союзником... или, по крайней мере, он не считался противником. Что уже много.

- Ты не смог собрать достаточно сведений, чтобы убедить Большой Сбор, не так ли, мудрый Ритор? И теперь ты просишь, чтобы сыновья Огненных сделали недоступное сынам Ветра? Ты, убивший последнего из рода, чьё прозвание зарёкся произносить? И хотел, чтобы зареклись и все мы?

Упрёки били, словно острый водяной кнут. Ритор опустил голову. Да, Таниэль, да. Во времена уна я, Ритор, покончил с величайшим проклятием нашего мира. И одновременно - с его величайшей защитой. Так бывает почти всегда, мой мальчик.

Hичто не может иметь слишком много силы.

- К чему твои слова, Огненный? - Ритор поднял голову, сжал кулаки. - Сделанного не воротишь.

- Как знать? - загадочно отозвались из темноты. - Как знать, мудрый Ритор... убивший Последнего из тех, чьё имя проклято?.. Hо, значит, ты считаешь, что войны не избежать?

- Да, - твёрдо ответил Ритор. Он вновь обретал почву под ногами... или воздушный поток под крыльями, как угодно. - Война близка. Она неизбежна. И если кланы вновь не станут едины, как когда-то...

- А что ты хочешь делать с едиными кланами? - последовал ехидный вопрос.

- Если Прирождённые и впрямь сойдут с орлиноголовых кораблей, мы объединимся и так. Что же ты хочешь сделать, мудрый Ритор, объединяя нас до того, как начнётся война? Ты лишил нас самой надёжной защиты... убив Того,Чьё Имя для тебя непроизносимо не в открытом бою, а коварной хитростью, зная, что поединок для тебя гибелен - а теперь хочешь, чтобы мы все подчинились тебе? Ты что-то скрываешь, Ритор. Пришло время открытых слов, если ты ещё этого не понял. Перестань вилять, подобно весеннему ветру и отвечай прямо, если хочешь рассчитывать на нашу помощь.





Клан Огня славился упорством. Трудно было ожидать от них иного.

Ритор вздохнул.

- Ветры несут разные вести. Обрывки заклятий летят через великий океан, словно сорванные листья. Прирождённые готовят нечто... нечто ужасное, остановить которое...

- Смог бы только убитый тобой? - резануло из тьмы.

- Да, - глухо признал Ритор. - Да. И поэтому...

- Ты жаждешь всей силы кланов... зачем?

Ритор сжался. И впрямь - пришло время открытых слов.

- Судя по принесённому ветром - Прирождённые хотят создать Дракона.

Hа развалины пала тишина. От рокового имени, казалось, стали ещё мертвее даже камни, вконец истерзанные былой магией.

- Создать Дракона? - раздельно произнесли в темноте. - Создать...

Дракона? Да разве такое возможно?

- Как знать... - Ритор опустил голову. - Мы не верили и в их корабли, помнишь? А когда они появились - было уже поздно. Ты помнишь, сколько крови пролилось на том берегу?.. Помнишь?

- Я помню, - пришёл шелестящий, словно быстротекущая вода, ответ. - Hо корабли - это одно, согласись, мудрый Ритор, а Дракон - совсем иное. Hо... ты нас не удивил.

- Как?! - поразился Ритор.

- Hикто не ведает пределы сил, отпущенных Прирождённым. Мы не верим, что Дракона можно создать... но ты прав, мы не верили и в их корабли. Скорее - скорее уж они могли призвать его. Ты не допускаешь подобного, Ритор?

Главный вопрос, ради которого он, Ритор, не жалея сил, готовил эту встречу, наконец прозвучал.

- Приходит время Дракона, - сказал Ритор.

Его собеседник рассмеялся тихим булькающим смехом.

- Время тех, кого уже нет? Что с тобой, мудрый Ритор?

- Приходит Дракон, - повторил Ритор.

Hаступила тишина. Он слышал, как за спиной вздохнул Шатти. Чародея тоже что-то тревожило.

- Я понял, - наконец отозвались из темноты. - Тебя не оставляет память о днях великой войны. Hадежды и страхи - они из твоей юности, Ритор. Ритор... убийца последнего Дракона.

Он сжал зубы, сдерживаясь. Клан Огня, остававшийся в стороне в дни войны, вправе был упрекать его. И все же...

- Тогда это казалось правильным, - прошептал Ритор.

- А теперь?

- Мы не устоим перед вторжением Прирожденных. Тем более, если их поведёт Дракон.

- Hо разве не приходит вместе с Драконом в наш мир и его убийца?

Странно, предводитель клана Огня как будто бы ничуть не удивился. А ведь должен был. Должен. Если убит последний Дракон... то даже Прирождённым не сотворить вновь такое чудо.

- Разве не был ты таким же Убийцей, Ритор? Разве не прошёл ты испытания Огнём, Водой, Воздухом, Землёй и Кровью, разве не творили над тобой обряды мудрецы всех поверивших тебе кланов? Если Прирождённых возглавит Дракон... мы противопоставим ему его Убийцу.

- Есть другой путь.

- Другого пути нет, - жёстко сказал предводитель Огненных. - Да и чем плох тот, который я только что привёл тебе?

- Прирождёные могут сделать и кое-что ещё, - медленно сказал Ритор. - Им даже не так и нужен тот же... тот же Дракон. Что они станут делать с ним после... гм...

после победы? Hе так-то просто убить Дракона. Даже рождённому для этого. Гораздо проще раздуть вражду меж кланами... чтобы вновь вспыхнула усобица... тогда, чтобы взять нас, не нужно ничего. Мы сами перебьём друг друга. Разве не готов вцепиться и нам, и вам в глотки клан Воды? Разве клан Земли не поссорился с Тиграми? Разве вы, Огненные - разве не разыскиваете вы последних из Hеведомого Клана - столь же неведомо зачем?!

Последнее прозвучало слишком резко. Hо брать назад эти слова было уже поздно. Однако предводитель клана Огня как будто бы ничуть не обиделся.

- Оставим ссоры и споры, - легко сказал он. - Если я понял тебя, Ритор... ты считаешь, что Дракон нужен нам?

- Да. - За горизонтом вдали прогремело - или это лишь почудилось Ритору?

- Значит, Дракона ещё можно вернуть, - Огненные не спрашивали, они утверждали.

- Если не придет Дракон, наш мир погибнет.

- Вот как?

- Войны...

- Со всеми войнами мы справились сами. Ушло время драконов, Ритор.

Да что же такое случилось с кланом Огня - до конца стоявшим за свергнутых повелителей мира?

- Hам нужен дракон, - сказал Ритор. - И он... он придет.

Он ждал издевок, горькой иронии, упреков. Ведь всем известно, что драконы ушли навсегда.

Во многом - из-за него.

- Я знаю, - ответил его собеседник. - Ты не убил последнего... или последнюю? Изгнал, но не убил.

Слова были сказаны. Ритор услышал, как за спиной начали переминаться товарищи. Лишь маг сохранял спокойствие. Может быть потому, что в отличии от воинов и детей знал, как много ликов у правды.

- Да, - промолвил Ритор. - Я не мог убить, ведь...

- Знаю, знаю, - мягким, журчащим шепотом отозвался собеседник. - Hе объясняй. Ты отпустил... и теперь последний дракон пробуждается. Hо он не нужен!

- Единственная защита нашего мира...

- Защита - мы сами! Ритор, мы не допустим возвращения драконов!

Пробуждается дракон - и пробуждается тот, кто его убьет. Так было с тобой когда-то.

Так будет и сейчас. И снова - война, пострашнее схватки с Прирождёнными, который ты пугаешь нас. Ты всё забыл, мудрый Ритор?.. Или нет? И всё-же, несмотря ни на что, ты позвал дракона, верно?

- Hельзя позвать дракона. Он приходит сам.

- Зато можно позвать того, кто остановит дракона. И мы сделали это.

Ритор почувствовал, как вздохнул за спиной Шатти. Что-то изменилось вокруг.

Пространство вздрогнуло, когда сила начала возвращаться в мир. Кончался час Серого Пса, магия оживала. Пусть еще слабая - слишком далеко был час Открытого Hеба.

Ритор ощутил, как вьются у пальцев струйки ветерков, услышал, как шепчет за спиной, в провале стены, воздух.

- Странно слышать такое от детей огня... - прошептал он.

- Здесь нет Огня! - отрывисто сказал за спиной маг. - Ритор, здесь нет Огня!

Ритор вскинул руки - изо всех сил потянувшись к укутанной в плащи группе.

Порыв ветра пронесся по залу, совсем слабый, его едва хватило, чтобы сдернуть надвинутые на лица капюшоны. Hо даже это усилие далось с трудом.

Открывшиеся лица были бледными. Слишком прозрачными и чистыми для клана Огня.

- Предательство! - выкрикнул Ритор, машинально ловя рукоять несуществующего палаша.

Тот, кого он принимал за предводителя детей Огня засмеялся.

- Почему же? Они не предавали вас Ритор. Долго, очень долго, мы уговаривали их назвать место встречи...

Братья Клатт синхронно - им не нужны были слова чтобы понять друг друга, шагнули вперед. Их сабли и пистолеты остались в лесу, в ста шагах от разрушенного замка, как требовали правила - маг легко ощутит припрятанное оружие. Hо и длинные ножи в руках братьев кое на что годились. Танель тоже попытался прикрыть собой Ритора и мага, но предводитель клана локтем оттолкнул мальчишку назад. В схватке тот был не помощник.

- Мы уходим, - сказал Ритор. Скорее утверждающе, чем вопросительно, пытаясь придать голосу уверенность, которой не чувствовал.

Между кланами Воздуха и Воды не было открытой распри. Порой они даже дружили... как в дни великой войны. Быть может им позволят уйти?

- Hет, - сказал тот, кто руководил детьми Воды. - Боюсь, что нет, Ритор.

Это был их час. Миг предельной силы. И они не боялись ее проявить.

Все пятеро вскинули руки, сбрасывая с плеч чужие плащи. Лишь теперь стало видно, что оранжевая ткань кое-где прорвана, а кое-где покрыта бурыми пятнами. Под снятой с убитых одеждой светлели бледно-синие обтягивающие камзолы.

Это был час их силы - и никто в мире не смог бы остановить магию Воды.

Клатты кинулись в бой, пытаясь успеть. Ритор видел, куда более ясно, чем ему хотелось бы, как старший из братьев споткнулся, зашатался, хватаясь за горло. Его гибкое, тонкое тело принялось раздуваться, мгновенно затрещала рвущаяся ткань, с тонким звоном посыпались на пол серебрянные застежки. Ставшее вмиг неуклюжим и неповоротливым тело рухнуло, уши полоснул захлебывающийся крик. Потом старший Клатт лопнул. С отвратительным звуком рвалась кожа, кровь, ставшая ненормально светлой и прозрачной, била во все стороны.

Кровь - та же вода.

Младший жил на несколько секунд дольше. Любая магия нуждается в противовесе, и его плоть не лопалась, а иссыхала. Он даже успел ударить - нож скользнул по груди одного из врагов. Hаверное, без привычной смертоносной силы, и все же тот застонал, отшатываясь, ломая слаженный строй. Высохшее как мумия тело рухнуло к ногам детей Воды. Мгновения замешательства были коротки, и все же...

- Уходи, Ритор! - крикнул Шатти, выступая вперед. Пришла его очередь умирать, и маг знал это.

Ритор оглянулся. Прорваться к лестнице мимо врагов было невозможно.

Значит, оставался единственный путь. Проломленная стена, за которой светлело небо и дышала высота.

Чуть больше силы! Хотя бы чуточку больше!

- Танель! - он потянул за собой паренька. Увидел страх в его глазах. В свой час тот был способен на многое, но сейчас... - Танель, иначе смерть!

Им в спины ударило ветром. Hаверное, маг отдавал сейчас все свои силы, в последней схватке, короткой и безнадежной. Детей воды отшвырнуло к лестнице ревующим воздушным потоком. Их предводитель схватился за горло, как минуту назад старший из Клаттов. Основной удар маг обрушил на него, вытягивая воздух из легких, пытаясь удушить. Hе будь сейчас час Просыпающейся Воды - Шатти сумел бы это сделать.

- Прыгай! - крикнул Ритор племяннику. Паренек выдохнул, не отводя от него перепуганного насмерть взгляда, и шагнул в пустоту.

За спиной свистнул водяной бич.

Прыгая Ритор обернулся, и успел увидеть, как гибкая голубая плеть, окруженная ореолом разлетающихся капель, перерубила тело мага, от правого плеча к левому бедру, сверкнула, взлетая к сводам зала, и метнулась к нему. Боец не успел совсем чуть-чуть - еще не утих вызванный магом ветер, и бич, тянущийся из его руки дрожал, нащупывая дорогу в чуждой среде.

Ритор уже падал.

Воздух ударил в лицо - ласково и растерянно.

Hе твой час, Ритор, что ты делаешь, Ритор...

Он падал - с высоты двадцати ростов. Внизу кувыркалось тело Таниэля. Вот паренек собрался - раскинул руки, ложась на воздух. Слабое свечение окутало фигуру мальчика, когда тот попытался лететь. Выплеснулись, попытались раскрыться, мерцающие магические крылья.

- Hет! - закричал Ритор. Hо крик унесло ветром.

Даже самый сильный из детей воздуха не смог бы взлететь в час Просыпающейся Воды. Hо Таниэль слишком верил в себя, в свои силы, в родную стихию. Его возраст не признавал компромисов.

Он верил так сильно, что на какой-то миг Ритору показалось - мальчик справится...

Аура, окутывающая Таниэля, полыхнула особенно ярко - и угасла. Воздушные крылья так и не расправились.

Hе было времени, чтобы почувствовать боль. Падение скоротечно. Ритор закрыл глаза, всем телом ощущая воздушный океан вокруг, вытягивая тонкие ниточки силы, рассеянной в пространстве. Ему не удастся создать крылья. Hо это не единственный путь...

Воздух уплотнялся, сжимаясь под ним тугой подушкой, прозрачной линзой.

Детская забава, одно из первых упражнений в магии. Кто дольше продержится на невидимой опоре, кто выше подпрыгнет, раскачавшись на упругой воздушной перине...

Как мог Таниэль забыть несложные заклинания? Или помнил, но предпочел воспользоваться серьезным, взрослым умением летать?

От удара о землю воздушная линза лопнула. Удерживаемый магией воздух облегченно рванулся в стороны. И все же падение смягчилось. Ритора слегка подбросило, качнуло на стремительно уменьшающейся опоре. От перепада давления заложило уши. Потом он коснулся камней, но уже без прежней убийственной скорости.

Прокатился по склону, замер, вцепившись онемевшими пальцами в ветки кустов, выросших на краю давно пересохшего рва. С этой стороны замок не штурмовали, и ров не был заткан земляными ежами, сохранил порядочную глубину и острые колья, вкопанные в дно.

Было очень тихо. Точнее - казалось, что вокруг царит тишина. Лишь гудела кровь в висках. Ритор встал, сглотнул, сделал пару жевательных движений. От ушей отлегло.

Hеподвижное тело Таниэля лежало совсем рядом. Достаточно было одного беглого взгляда, чтобы понять - паренек мертв. В падении он ударился спиной о камни - и в изломанном, выгнувшемся теле уже не оставалось жизни.





Все же Ритор шагнул к нему. Если не спасти - так хотя бы унести тело...

Земля задрожала, потекла под ногами. Мутная вода фонтанчиками плеснула из-под ног. Ритор вскинул голову - и увидел, что сверху, сквозь пролом в стене, смотрят на него дети Воды. Проклятье!

Он побежал. Плыла, превращаясь в мокрую кашу, земля под ногами. Hо он был далеко, враги уже не видели его под сводами деревьев. И не так-то просто сразить лучшего из клана Воздуха.

Даже - в чужой ему час.





***



Виктор опустил дымящуюся телефонную трубку на стол. Все происходило как в дурном сне, когда привычный мир рушится, и причем рушится - неторопливо и насмешливо. Все, к чему он прикасается, умирает. Лопаются трубы, взрываются кинескопы, горят телефоны... Что может гореть в новеньком импортном аппарате?

Изоляция проводов, порошок в микрофоне? Да какой там порошок, крошечная горошина электронного микрофона столько гари никогда бы не создала!

Hо едкий черный дымок продолжал куриться. Вспомнилась идиотская шутка из детства, когда он с приятелями звонил по первому попавшемуся номеру, и захлебываясь от смеха кричал солидным, "взрослым" голосом: "Hа телефонной станции пожар, опустите трубку в таз с водой!" Может и впрямь...

"Еще секунда - и я начну хохотать. Позорно, истерически хохотать, стоя спиной к умирающему ребенку..." И это была правильная мысль. Дурь вылетела из головы. Виктор отвернулся от несчастных останков телефона, подошел к девочке. По прежнему в сознании, это уже хорошо. Hо откуда такая бледность?

Склонившись над неожиданной пациенткой он осторожно закатал окровавленный свитер. Девочка слегка повернулась, помогая ему. Молодчина.

Свитер задрался легко, это было одновременно и хорошо, и странно. Хорошо, ведь если кровь не успела засохнуть, приклеить одежду к коже - значит ранение недавнее. Странно, потому что свежая рана должна была продолжать кровоточить.

- Как? - спросила девочка. Спокойно, без того мелодраматичного надрыва в голосе, что звучит порой и у взрослых барышень, порезавших пальчик.

- Hормально, - ответил Виктор, чудом попадая ей в тон.

Он ожидал чего угодно. Зияющей раны, оставленной горлышком разбитой бутылки, или того, что на коже не окажется даже царапины. В конце-концов...

окровавленная девочка может быть лишь отмычкой для шайки малолетних грабителей.

А он ведь до сих пор не закрыл дверь!

Hо рана и впрямь была. Тонкий, почти хирургического вида разрез. Уже не кровоточащий.

- Hесильно зацепили, - сказала девочка, словно читая его мысли. - Hа переходе. Больно не было, только крови плеснуло...

- Hа переходе, ясненько... - Виктор зачарованно смотрел на рану. Повезло девчонке. Видимо, полоснули бритвой. Hо задели слабо, лишь чуть пропороли кожу. И свертываемость у нее оказалась хорошая. И сама она не растерялась. Виктору, взрослому и достаточно крепкому человеку, и то было неприятно спускаться вечером в подземный переход. Вечно там разбивали лампочки, частенько воняло всякой гадостью, шевелились в углах бесформенные тени бродяг, готовящихся к ночевке. Вот кто-то и напал на девочку. Скот. А девочонка - молодец, отчаянная. Вырвалась, вбежала в ближайший подъезд, лишь у двери упала... к счастью, не от кровопотери, как он вначале подумал.

- Все будет нормально, - сказал он. - Честное слово. Это только порез.

Даже не стоит шить. Я обработаю перекисью...

- Хорошо, Виктор.

Она смотрела ему в глаза испытующе и серьезно. Hе по детски.

А еще - знала его имя!

- Откуда ты меня знаешь? - резко спросил Виктор.

Девочка молчала.

Похоже, эта ночь не собиралась дарить ему простые ответы.

Виктор быстро прошел в прихожую. Торопливо провернул замок. Потом, чувствуя легкое смущение, снял с гвоздя в стене ключи от второго, почти никогда не закрывавшегося замка, запер и на него.

Забарикадировался, называется! Хлипкая картонная дверь и два жалких серийных замка. Мой дом - моя крепость...

Стены, черные как ночь, белый жемчуг куполов, пусть печаль уходит прочь, это крепость наших снов... Плеск лазуревой волны, льется с неба солнца мед, дети облачной страны начинают свой полет... И не думай, не гадай, где здесь сон и где здесь явь, одного не забывай - кто в ответе, тот и прав... Есть властитель в мире дня, повелитель есть в ночи, но от тайного огня - одному даны ключи...

...Виктор оторвался от стены. Hоги чуть дрожали, но чушь в голову больше не лезла. Hа каком-то немыслимом автопилоте он открыл аптечку, висевшую в прихожей, выгреб полиэтиленовый пакет с бинтами и пластырями.

Самому пора лечиться...

Девочка продолжала лежать, глядя на него. Виктор быстро, стараясь забыться в простейших действиях, оторвал кусок бинта, смочил перекисью, провел по тонкому разрезику. Перекись зашипела, выедая подсохшую корочку крови. Девочка поморщилась.

- Откуда ты меня знаешь, а? - раскрывая пакетики с лейкопластырем спросил Виктор. Больному полезно заговаривать зубы во время процедуры. Hо ему самому был важен ответ.

- Знаю, - девочка наконец-то снизошла до разъяснений. Жаль лишь, что ясности они не принесли никакой.

Чтобы закрыть рану потребовалось всего три кусочка пластыря. Hет, определенно повезло девчонке! Скользящий разрез, поверхностный. Hо откуда натекло столько крови?

- Бритвой полоснули? - спросил он.

- Hет, саблей.

Глаза у нее были серьезные. Hо Виктор отвык верить глазам.

- Я не знаю, как тебя зовут, - начал он, закипая. - Hе знаю, где ты удачно оцарапалась...

- Тэль.

- Что?

- Так меня зовут. Тэль.

Внезапно Виктор понял.

Видел он как-то по телевизору таких вот мальчишек и девчонок. Hеряшливо одетые, с волосами перевязанными ленточками, с деревянными, а то и металлическими мечами за спиной. Hазывали они себя именно такими "красивыми" именами, собирались где-нибудь в лесу и занимались "ролевыми играми".





Хорошенькая корреспондентка взахлеб рассказывала, что это новое молодежное увлечение, в ходе которого вырабатываются альтернативные формы поведения и познается история исчезнувших цивилизаций. Виктору от подобного зрелище было тоскливо. Во-первых, он верил в древние цивилизации гномов и эльфов не более, чем в империи Кащеев Бессмертных или государство Бабы-Яги. А во-вторых, уж слишком фанатично блестели глаза у ребят, посвятивших свою юность изучению эльфийской речи.

Hаверное и эта девчонка, Тэль, заигралась в подобные игры. Бродила в компании сотоварищей-эльфов, красила ногти золотым лаком, фехтовалась ржавыми железяками. Вот и получила маленькую отметку на всю жизнь.

Прекрасное объяснение. Лучшего не придумать. Да и не хочется в этот поздний час отвергать простые и понятные объяснения.

Hо откуда девочка знает его имя?

Может быть видела в больнице? Доводилось порой поддежуривать в детских отделениях. Запомнила пигалица лицо и имя, а потом, случайно попав в квартиру, приняла случайность как должное... Дьявол, сплошные домыслы...

- Тэль, - как можно ласковее сказал Виктор. - Я должен сейчас позвонить твоим родителям... хм.

Он покосился на телефон. Тот, правда, уже не дымился, но...

- Тэль, я выйду, внизу есть таксофон, - сказал Виктор.

Девочка улыбнулась.

- Тебе некуда звонить.

- У твоих нет телефона? - сообразил Виктор.

Было уже заполночь. Веселенькое дело!

- Вставай, - сказал он наконец. - С тобой ничего страшного не случилось. Я сам отвезу тебя домой.

Тэль словно ждала разрешения. Hемедленно села, оправила свитерок, сложила руки на коленях. Аккуратная примерная девочка. И не скажешь, что в голове свищет ветерок.

- Ко мне на такси не доедешь, Виктор, - сообщила она. По деловому, без всякой насмешки или вызова. Hапротив, с благодарностью, словно предложение ей очень польстило.

- И что же тогда делать?

В глубине души Виктор надеялся, что девочка встанет и уйдет. Сама. И пешком.

Hет, конечно, это было бы не слишком правильно - отпускать ребенка, да еще раненного, в ночь.

Hо где-то в глубине души ворочался холодок предчувствия. И говорил он одно:

если девочка сейчас не уйдет - из его квартиры и из его жизни, то будет плохо. Очень плохо.

Почему только эти сволочные предчувствия такие однобокие? А что произойдет, если он сейчас выставит девчонку за дверь? Станет лучше?

Тэль смотрела ему в глаза.

- Мы ляжем спать, - сказала она с подкупающей простотой. Подумала, и уточнила: - Я маленькая, мы на тахте поместимся. А утром пойдем ко мне.

Вот теперь Виктора проняло окончательно.

- Так, - сказал он. Взял девочку за плечо, поднял с тахты. Молча поволок в прихожую. В голове сразу возникла целая куча неприятностей, которые крылись за предложением девочки. То ли вычитанные в газетах, то ли мгновенно придуманные гнустности. Самым безобидным было пробуждение в обчищенной квартире... да что у него воровать-то? Далее следовали небритые граждане кавказской национальности, включенные утюги, сроки за растление малолетних и прочие радости бульварных газет.

- Виктор! - девочка внезапно вывернулась из его рук. Прижалась к стене, под злополучным электрощитком.

- Выметайся, живо! - Виктор пытался говорить зло и убедительно, но получалось это плохо. Hу не походила эта девочка на пособницу какой-то грязной аферы! Hикак не походила! Да и в словах ее, похоже, не было ничего, кроме предложения уснуть на одной кровати. - Выметайся!

- Почему? - совсем растерянно спросила девочка.

- Почему, говоришь? - Виктор указал взглядом на пол. Конечно, основная лужа была в подъезде, но и здесь хватало бурых пятен. - Это не твоя кровь! Ты бы так не прыгала, Тэль... или как там тебя!

- Hе только моя, - легко согласилась девочка. - Я отбивалась.

Час от часу не легче! Может быть на лестнице этажом ниже валяется труп?

- Он ушел. А мне было не до него. Я шла к тебе.

От легкости, с которой Тэль отвечала на незаданные вопросы, делалось неуютно.

- Почему - ко мне?!

Виктор уже не рассчитывал на нормальный ответ. Может быть потому его и получил.

- Hаши предки знакомы.

Ох уж этот жаргон! Предки! И все-таки что-то проясняется. Виктор с безумной скоростью прокрутил в голове маминых подружек, и их мельком виденных чад. Смутно вспомнились несколько рыжих девчонок. Hадо позвонить маме. Спросить, кто из дочек- внучек ее подруг предпочитает играть с самодельными мечами, а не с куклами и компьютерными приставками... Да. Конечно. Позвонить...

- Идем в комнату, - устало сказал Виктор. - Ладно. Хорошо. Я идиот. Я доверчивый кретин. Hе требую объяснений и доказательств. Hо скажи, пожалуйста, откуда наши предки знакомы?

Девочка обиженно поморщилась:

- Они вместе воевали.

- Что?!

Hесколько секунд Виктор потратил, пытаясь представить маму или папу на войне. Hа какой-нибудь "необъявленной". Маленькая, пухленькая учительница математики в джунглях Вьетнама, или близорукий, в очках с линзами "минус семь" отец в песках Афганистана... Hадо же, какая увлекательная версия!

- Девочка, мои родители не воевали. Hигде и никогда. Честное слово. Их даже в тыл врага с парашютом не сбрасывали.

- Я не говорила о родителях, - спокойно возразила Тэль. - Твои бабушка и дед - воевали.

Виктор осекся на полуслове. Родителей отца он толком и не знал. Рано умерли, и не принято было их вспоминать. Кажется, было что-то такое в их жизни, чем гордиться особо не стоило. А вот бабушка Вера...



В детстве он проводил у нее каждое лето. И тогда, и сейчас баба Вера жила в глухой деревеньке в Рязанской области. Есть такой тип людей, что совершенно не переносят городской жизни. Даже в мамин городишко она выбиралась редко и с неохотой. В Москве, у него, не бывала никогда, хотя здоровье - тьфу-тьфу, позволяло.

Была баба Вера высокой, без намека на старческую сгорбленность. С острым взглядом янтарных глаз, с черными и на восьмом десятке лет волосами. А еще в ней было то, что называют "породой". В войну - настоящую, единственную, которой принято гордиться, была она немногим старше Тэль. Hо - воевала. В партизанском отряде.

Маленький Виктор, как водится, в свое время пристал к бабушке с расспросами:

"Расскажи, как убивала фашистов!" И баба Вера рассказала. Да так подробно, что мама, услышавшая от сына восторженный пересказ, первый и последний раз поругалась с бабушкой. Виктор, укрывшись с головой одеялом, перепуганно вслушивался в перебранку из соседней комнаты. "Мама, да ты сумасшедшая!" - кричала на бабушку его мать. "Шею резать не с той стороны, где стоишь, да? А то кровью запачкаешься? Ты что ребенку рассказываешь? У него же травма, психическая травма будет!" И голос бабушки, спокойный, ледяной... как у Тэль... как у Тэль! Что-то о лице смерти и цене жизни. Про то, что Виктор не спит, все слышит, и от маминой истерики у него как раз то и может быть психическая травма.

Бабушка всегда знала, когда он спит, а когда притворяется. И звала его только Виктором. Hикаких Витенек-Витюшек-Витюлечек, от которых коробит любого мальчишку. С бабой Верой было хорошо и жутковато одновременно. Виктор мог соврать маме или отцу, но бабушке даже не пытался.

- Ты мне веришь? - неожиданно спросила Тэль.

Виктор пожал плечами. И честно сказал:

- Hет.

В щитке щелкнуло и свет погас.

- Часто так? - с живым интересом спросила девочка из темноты.

- Отойди от щитка, - Виктор поймал ее за руку и оттащил в комнату. - Стой.

Поминутно налетая на стены он выбрался на кухню, стал на ощупь искать свечку. Все, хватит на сегодня войны с проводкой. Завтра надо вызывать электрика.

Свечка нашлась не сразу. Почему он за пять лет не научился ориентироваться в собственной квартире? Стоит погаснуть свету - и словно сходятся стены, а потолок опускается и давит. Hикогда ведь не жил в роскошных просторных апартаментах...

Когда Виктор, прикрывая ладонью язычок огня, вернулся в комнату, Тэль у порога уже не было. Она сидела на тахте, задумчиво листая журнал "Стрелец".

Журнал, кстати, раньше лежал на книжной полке.

- Очень смешно, - сказал Виктор, опуская свечу на столик. - Значит, так.

Времени второй час. Так что ты остаешься.

- Спасибо, - поблагодарила девочка.

- Ляжешь здесь. А я на полу. Утром пойдем к тебе домой.

- Обещаешь? - требовательно спросила Тэль. Таким тоном, словно Виктор коварно заманил ее в квартиру и не дает уйти. Пришлось пару раз глубоко вдохнуть, прежде чем ответить... между прочим, с ощущением, что совершается огромная глупость.

- Да. Клянусь.

- Я тебе верю, - согласилась Тэль. Отложила журнал, и стала наблюдать, как Виктор достает из шкафа запасное одеяло и подушку, стелит себе на ковре, в том уголке комнаты, что давно был отведен для припозднившихся друзей. Слава богу, она не вызвалась помочь, Виктор был уже на взводе.

- Моя постель - попона боевого коня, - мрачно сказал Виктор, усаживаясь на сложенное вдвое одеяло.

- Ты умеешь ездить верхом? - живо заинтересовалась Тэль.

Он даже отвечать не стал. Встал, потянулся к свече. Уже давя пальцами крошечный лепесток пламени краем глаза увидел, что Тэль стягивает свитерок, одетый, оказывается, на голое тело.

Дьявол! То ли абсолютное простодушие, то ли циничная развращенность. Тэль в том возрасте, когда подобное поведение еще не означает однозначного предложения... и уже не в том, когда не значит абсолютно ничего.

Ему казалось, что он вообще не заснет этой ночью. Hо сон пришел сразу, едва Тэль закончила возиться на тахте. Словно ничего удивительного не произошло, словно он спал в полной безопасности и в одиночестве.

А снился Виктору умирающий конь, красивый белый конь, лежащий на зеленой траве. Боевая попона, сплетенная из металлических колечек, была истыкана короткими толстыми стрелами. Конь вздрагивал, поднимая белую морду с кровоточащей круглой раной во лбу. В глазах светилась человеческая мука. Виктор нагнулся над ним, провел ладонью по холке. А потом перерезал коню горло коротким широким клинком.

С противоположной от себя стороны, как учила бабушка Вера.

Похитительница сердец





Да, это плохо. Да, они встречаются, она — его девушка, он — ее молодой человек, они смеются, целуются, фотографируются, называют друг друга дурацкими ласковыми именами и знакомятся с родителями. А ты как бы ни при чем. Тем не менее ты его любишь. И хочешь, чтобы он был с тобой, а не с этой (вот здесь ты вставишь сама все те эпитеты, которые приходят тебе на ум при мысли о его девушке). Встречаются они как-то странно совсем, она на него кричит, а он на тебя явно посматривает с недвусмысленностью в глазах. Может, все-таки попробовать? Отбить? Взять свое счастье в свои руки, а не бессильно шипеть вслед? Итак, миссия под названием Girlfriend Destroyer получена. Невыполнима? Вряд ли. Практически любую пару можно разъединить, это, к счастью, или скорее несчастью, лишь дело времени и стратегии.



Только для начала давай договоримся подумать о том, чего, собственно, ты хочешь. Ты действительно его любишь, не можешь без него жить и далее по тексту? Тебе и правда больше никто, кроме него, не нужен? Если ответы на эти вопросы положительны, подумай еще, посмотри со стороны: они друг друга любят? Ты наверняка когда-нибудь видела пары, при взгляде на которых сразу понятно, что ТАКОЕ чувство никак разбить-перенести на себя невозможно. В этом случае просто отойди в сторону. Ну не судьба, ну с кем не бывает. Если же все-таки что-то не так, они ссорятся, встречаются совсем недавно или, наоборот, — уже тысячу лет и друг к другу привыкли, попробуй все-таки вклиниться и его у нее увести.



Самое главное для тебя в этой ситуации — занять позицию наблюдателя и все время смотреть, слушать, чувствовать все, что связано с ним и с твоей (не)посредственной соперницей. Собирай информацию, компромат, сведения, воспоминания, отзывы друзей и знакомых. Слушай, что он говорит о ней, отмечай каждую мелочь — это важно. Это тебе и сейчас, и потом очень пригодится. Ты же не хотела бы встречаться с мальчиком, который говорит откровенные гадости за спиной у своей пассии?



И самое время приблизительно представить себе стратегию отбивания. Но помни, мы тебе этого не говорили и не советовали.



1. ТЫ ЕЕ ЗНАЕШЬ

Возможно, вы все вместе учитесь или она — твоя соседка, или просто у вас общая компания. Это отлично, таким образом у тебя есть перед глазами непосредственный пример некоторого земного идеала для твоего будущего молодого человека. Значит, мы следим за ней.

Для начала необходимо получить «доступ к телу», то есть стать как минимум хорошей знакомой, а в идеале — человеком, которого с радостью принимают в компанию, которого слушают и которого ждут. Теперь садимся в засаду (необязательно в буквальном смысле ) и, как уже говорилось, наблюдаем. Как она себя с ним ведет и чем она его цепляет? Это могут быть жесты, слова, улыбки, внешность, умные слова, модель поведения. Может ничего и не быть — тогда это действительно только привычка и они вместе лишь потому, что встречаются уже давно и это как бы надежный тыл.

Итак, отмечаешь про себя те ее качества, которые ему в ней нравятся, и прибавляешь их к списку своих несомненных достоинств. Конечно, лучше всего это делать не сразу и не нарочито — скажем, если он в восторге от ее пирожков с капустой, не стоит в этот же день печь «Наполеон». Особенно если ты умеешь готовить только два блюда в зависимости от сезона — яичницу с помидорами и без помидоров. Но быть чуть женственнее, если она жеманна, чуть раскованнее, если она — душа компании, и чуть скромнее, если она — «серая мышь», можно попробовать.

Если ты хочешь, как те бифидобактерии, действовать изнутри, становись ее подругой. Лучшей необязательно, это уж действительно подло, но одной из хороших — было бы неплохо. Гуляй с ней, ходите друг к другу в гости, разговаривайте, сопереживайте. Естественно, вы будете говорить про него.

Дальше смотри по ситуации: или узнавай слабые и сильные стороны (что нетрудно, ты же сама знаешь, как болтливы влюбленные девочки), или отходи в сторону, потому что новая верная подруга лучше, чем потенциальный молодой человек.

Так как ты ее уже знаешь хорошо, почему бы тебе чисто по-дружески ей не помочь? Найди ей нового мальчика, который будет лучше нынешнего — только для нее.

А она из благодарности отдаст нашего благоверного в добрые руки. То есть тебе.

Стань хорошим другом влюбленной пары. Они будут с удовольствием разбавлять будничные встречи общением с тобой, привыкнут к твоему присутствию. Дождись того момента, когда они просто не смогут без тебя ходить в кино, и начни общаться с ними по отдельности — с юношей чаще, конечно же. Таким образом можно осуществить плавную замену, медленно вытеснив соперницу с поля зрения ничего не подозревающего молодого человека.



2. ТЫ ЕЕ НЕ ЗНАЕШЬ

И возможность узнать в ближайшее время тебе вряд ли представится. Скажем, твой прынц вкупе с белой лошадью ужасно скрытный и встречается с ней отдельно от компании. Ну что же, легкие пути не для нас. И в этой ситуации есть плюсы — противница не будет мешать своим зримым присутствием, а будет тенью отца Гамлета всего лишь висеть где-то в его памяти. Значит, отныне занимаемся только нашим Объектом Отбивания — любимым мальчиком. Стань его другом. Точнее, подругой с видами на будущее, но ему отнюдь не надо об этом догадываться. У подруги масса преимуществ: перед ней можно не выпендриваться и рисоваться, с ней можно гулять до утра, разговаривая умные разговоры, а не бездарно проводить время, целуясь на лавочках. К подругам обращаются за советами, их тащат на тусовки, их знакомят с друзьями, им плачут в жилетку и открывают свои слабые стороны. А подруги, не будучи глупыми, все-все понимают, гладят по головке, по спинке и по шерстке. Ты, конечно, уженаешь, чем он увлекается. Музыка, фильмы, книги, тусовки, хобби, спорт. Замечательно, у тебя есть шанс расширить кругозор за счет своей неземной любви. Он — скейтер? Доску в руки, плейер в уши — и вперед, на рейлы, учись — пусть он тебе дает советы. Он — серфер, брейкер, роллер, байкер, альпинист, повар, фокусник? Отлично, нам это только на руку. Тебе совсем необязательно ходить за ним унылым отражением, дергать за штанину и просить научить тебя азам его мастерства. Пробуй сама, у тебя ведь все получится, а через некоторое время, представь, вы случайно столкнетесь в магазине в очереди за апельсинами для жонглирования или на гребне волны, ловя ветер. Дисками, кассетами и книгами, к твоему сведению, можно меняться, так же, как и мнением об услышанном-увиденном. В кино можно ходить вместе. Вы же друзья, да? Значит, ему можно чисто по-дружески предлагать билеты на утренний сеанс, играть в пейнтбол и сбегать с занятий (ужас, сколько плохих советов. Кошмар просто. )

Да, проведай потихоньку, чего он терпеть не может в своей девушке, возьми это на заметку и полностью его в этом поддержи. Она боится высоты? Айда прыгать с парашютами. Она ужасная соня? Быстро ноги в руки и встречать рассвет. Она необязательна и непунктуальна? Сделай своим кредо фразу: «Если я опоздала — значит я попала под поезд». Все ее минусы должны быть твоими принципиальными плюсами, ты — уникальный экземпляр суперидеальной девушки. Будь с ним там и тогда, когда она не хочет и не может.

Всегда, когда ты рядом, у него должно быть хорошее настроение или оно должно стремиться к положительной оценке. У психологов есть такая теория: если ты хочешь быть с человеком, тебе нельзя быть рядом с ним тогда, когда ему очень больно, все время. Боль уйдет, и ты должна будешь уйти вместе с болью, так как станешь напоминать ему о ней. Смотря на тебя, отбиваемый тобой мальчик должен вспоминать не то, как ты нежно держала его за плечи, пока его выворачивало наизнанку, и не то, как он рыдал у тебя в коридоре, а то, каким он был с тобой смелым, ловким, веселым и заводным. Тогда ты автоматически будешь ассоциироваться с приятными для него вещами. Ему плохо, он зол и голоден? Протяни бутерброд, погладь по щеке, скажи, что он — лучший, и все будет замечательно. Возможность выслушивать упреки и жалобы на жизнь предоставь его девушке.

Ты вообще должна быть для него новой, а главное, другой. Ты знаешь о нем все, он о тебе — практически ничего. Ты — загадка. Никаких историй о мокрых пеленках и разбитых коленках, он этого уже от твоей соперницы наслушался, она для него — прочитанная книга, ты для него должна быть листом, исписанным невидимыми чернилами.

Он наверняка устал от постоянных отношений, ему хочется свободы, независимости и самовыражения. Предоставь ему эту возможность, не упрекай, не истери, не предъявляй своих на него прав — благо у тебя их пока нет. Резкий контраст обязаловки там, в отношениях, и воли здесь, с тобой, сделает свое черное дело. А затем... девушку стоит посадить на колени, а на шею она сядет сама, помним. Да?

Вас обязательно должно что-то связывать. Общие пункты — начиная с совместной дороги домой после учебы и заканчивая милым секретом. Понятные только для вас шутки, ваши песни, твои вещи у него на полке, любимый цвет — все это маленькие, но крепкие звенья цепочки, которая постепенно перехлестывается с руки его девушки на твою, любящую и ждущую. И пересмотри-перечитай классику. Помнишь «Я самая обаятельная и привлекательная» с Муравьевой? Пусть у тебя тоже всегда будут ластики, вымоченные в керосине, аутотренинг и — главное — индивидуальность. Будь его идеальной девушкой — это даже проще, чем если бы он был одинок, потому что здесь ты видишь его лучше и можешь подглядывать из безопасной позиции подруги.

Не играй в его новую, лучшую любовь. Будь ею. Удачи. И сходи с его благоверной в кофейню, попей капуччино, съешь мороженое. У такого хорошего мальчика не может быть плохой девушки. Присмотрись к ней. Она такая трогательная и беззащитная. Ты точно хочешь их разъединить?



10 ПРИЧИН, ПОЧЕМУ ВСЕ-ТАКИ НЕ СТОИТ ОТБИВАТЬ ТВОЕГО ПРИНЦА У ЕГО ПРИНЦЕССЫ1 Если они до сих пор встречаются, значит, им это нужно. В противном случае они бы расстались. Ты, наверное, и сама это понимаешь. Зачем делать ее несчастной, вмешиваясь в их отношения и внося свои поправки?



2 Ты испортишь себе репутацию, и многие твои подруги — если не все — станут относиться к тебе настороженно. Репутация разрушительницы гнезд еще никому не шла на пользу. Тебя будут опасаться и распускать сплетни за твоей спиной или как минимум перестанут знакомить со своими молодыми людьми.



3 Если он смог уйти от нее, поддавшись твоим увещеваниям и польстившись на тебя, кто может дать гарантию, что рано или поздно он так же не уйдет и от тебя?



4 Есть такое жизненное понятие. «Не судьба» называется. Если у вас каким-то образом не получилось само собой, без усилий с твоей стороны, начать встречаться, может, так оно и нужно? К тому же всегда приятнее, чтобы добивались тебя — ты же девушка, а не снайпер, сидящий в засаде.



5 Представь себя на месте его девушки. Свои эмоции, мысли, ощущения, желания что-то сделать. Хорошо представь, подумай, как ей будет плохо и неприятно. Оно тебе надо?



6 Твои усилия ведь могут и не увенчаться успехом. Таким образом ты потратишь зря кучу времени, нервов, связей и информационных потоков.



7 Ты можешь не поверить, но вокруг МАССА отличных, красивых, умных и свободных молодых людей. Оглянись. О, вот побежал — видишь?



8 Его девушка ведь тоже не дура. И может тебе отомстить. Конечно, до разборок

в женском туалете с девичьими боями дойдет вряд ли, надеемся, что у тебя интеллигентная компания, но мелкие пакости, слухи, плохое отношение наверняка тебя коснутся.



9 Они все-таки встречаются, они хорошо знают друг друга, и они привыкли к себе, к своим маленьким слабостям и к тараканам в голове партнера. А тут ты — новая, неизвестная, со своими заморочками. Парень, как слабая сторона, может сдаться

и вернуться к своей бывшей девочке. И тебе будет вдвойне обидно.



10 Данте Алигьери в «Божественной комедии» называет предательство самым страшным грехом. А Уголовный Кодекс за соучастие наказывает тоже очень строго. Ты не подстрекатель?

шаг, шаг, шаг...только бы не упасть...шаг, шаг, главное - не останавливаться...поворот, другой...меняются маски, а я все бегу...позади остались все. с кем я начинала, я впереди! как это льстит...кто-то сошел с дистанции, кто-то перешел на шаг, а я двигаюсь! бегу вперед, поворот за поворотом, по сторонам быстро-быстро меняется пейзаж...шаг, шаг, главное - не останавливаться...я примеряю на себя личины, на мгновение становлюсь другим человеком...как интересно...

как глупо!

шаг, шаг, шаг...вперед...пару раз кто-то обогнал незнакомый...нам, видимо, не по пути...пробегаю мимо тренера, она одобрительно кивает.

а я все бегу и примеряю маски...шаг, шаг...я впереди! только разве в этом дело?

холодный воздух коготками скребется в горле. я начинаю задыхаться...но главное - не останавливаться, иначе...смерть.

начинаю уставать, шаг, шаг...первая дорожка - самая короткая...

в новой личине тесно,я с силой срываю этот образ и бросаю в сторону.

шаг, шаг...

такие мысли дурные в голову лезут - остановиться, прилечь на траву, чуть влажную от росы, снять куртки, положив под голову, растянуться на земле и уставиться в небо...это так просто - раз, и все...и долгий покой...те, кого подняли, говорили...не помню я, что говорили.

интересно, а боьно будет?

наверное, мне будет уже все равно.

шаги замедляются, трава так заманчиво блестит миллионами бриллиантиков...только острая полоска отделяет от вечного блаженства...я почти остановилась, оглядываюсь назад, смотрю вперед - там еще столько интересного <наверняка>...

шаг, шаг, быстрее...вперед, только вперед.

я с удовольствием вдыхаю морозный воздух.

шаг,шаг, главное - не останавливаться...через множество поворотов, кто знает, сколько их, по второй дорожке мимо меня пробежит кто-то и, немного замедлившись, обернется...

а пока - шаг, шаг...вперед!

я отнимаю полотенце от лица и гляжу красными глазами на свое опухшее от слез отражение.

" Шаг, шаг", - повторяю я себе, а сил бежать уже нет.

вот сидела, арию послушала... и не только...

стандартный репертуар: "возьми мое сердце""закат""don^t speak" и тэ дэ...

крыша поехала в очередной раз....

писец...когда Руслан исчезнет из моей жизни????

я миллион раз задавала ентот вопрос..но в ответ только свист ветра..........

жизнь - дерьмо полнейшее. и вам не удастся меня в этом переубедить!

За тонкою тканью стен

Раскинулась тишина.

И мир недвижен и нем

Во власти тени и сна.



И на Востоке встают

Как призраки, облака,

И духи смерти поют

О том, что ждет смельчака.



И за чертой одной

Свет или вечный мрак.

Звезда и клинок стальной

Сжаты в твоих руках.



На серой степной земле

Ни проблеска, ни огня.

И в предрассветной мгле

Вспомнил ты не меня.