Часть не помню какая. Предпредпоследняя. С нумерацией вообще тут все сложно,
я вначале написала начало и конец, а сейчас заполняю серединку.
( … )
Наэль выключила приемник, достала диск из сумки и выбрала случайную мелодию.
Машина ехала по вечернему городу. Желтые фонари на площади Тысячи Звезд отражались в лужах, люди выходили гулять в их свете, таком фальшиво-праздничном, как этикетки карамели, что они ели и кидали тут же, под колеса проезжающим мимо. Она любила этот город, грязный и серый поздней осенью, замерзающий зимой, медленно просыпающийся в марте, и вот такой, мокрый и тоскливый, прощающийся с летом. Ей нравилось разгоняться на центральных улицах и нестись на бешеной скорости куда-то за город, где темнота выскакивает из-за поворота с криком «Бу!» и не оставляет тебя до ближайшего поселка.
Нужно было ехать еще быстрее, еще сильнее давить на педаль, еще громче включить динамики, еще сильнее сжать зубы, еще крепче держать руль… Нужно было вовремя сказать «стоп» прошлому, потому как нельзя играть на чувствах.
(3.)
« Сила приходит, когда ее зовут», - говорил когда-то Мастер.
Наэль медленно ехала по узкой улице и внимательно смотрела на номера домов, чтобы не пропустить нужный.
Серый высокий забор, кованые ворота, а за ними в беседке, оплетенной виноградом, сидит человек, лучше которого клинком не владеет никто. Это мастер мечей, или просто Мастер. Он не боится, он просто не любит, когда ребятня с улицы мешает ему своими играми. Он ведет свои. Он мудр, но не стар, он силен, хоть и не молод. Никто из его учеников, а их было немало, не зовет его по имени. У него короткие волосы, небольшая щетина, одет он в серые брюки и темно-синюю рубашку, каждый вечер он сидит во дворе своего дома и ждет. Он еще ни разу не ошибся в имени того, кто к нему приходил.
- Добрый вечер, Мастер.
- Добрый, Наэль. Проходи.
Скрипят тяжелые створки ворот, Мастер не любит калиток и узких дверей.
- Идем, по дороге расскажешь.
У Мастера довольно большой участок, и чтобы пройти из одного конца в другой, уходит около часа. Когда-то он купил его, чтобы построить большой дом, завести детей, и на их совершеннолетия подарить им землю. С семьей что-то не сложилось, и десять комнат так ни разу и не услышали детского смеха. Зато позади дома раскинулся целый парк. Как однажды сказал Мастер, каждое дерево он посадил в память о хорошем человеке, которого знал.
- С каждым годом их становится все больше…
- Да, девочка. Хорошие люди уходят.
- И вам не грустно, Мастер?
- Я тоже уйду, но надеюсь, кто-то посадит дерево в своем саду в память обо мне.
- Они говорят с вами?
- Конечно, у тоже есть души. Мне очень приятно смотреть на них весной, когда им хорошо и они цветут. Иногда я подолгу разговариваю вон с тем кленом и сосной. На следующей неделе я закончу скамейку и поставлю ее рядом с ними.
- Вы не чувствуете себя как на кладбище?
- Здесь я всегда среди друзей.
- Я хотела спросить насчет силы, Мастер. Вы говорили, что ее можно позвать…
- Можно.
- А как быть, если не я, а она сама меня нашла?
- Расскажи.
Они медленно шли вниз к реке, обозначавшей конец владений Мастера. За рекой начинались поля, уже скошенные, но еще не вспаханные; солнце садилось в облака. Иногда, проходя мимо недавно посаженных деревьев, Мастер грустнел и отворачивался.
Закат поливал золотом воду, толстой кистью красил небо и размывал границы между цветами, далекий восточный горизонт уже подмигивал звездами, над самой головой еще кружили последние ласточки.
- Я не знаю, что мне с этим делать.
- Ты подтвердила свое участие в договоре, Наэль, теперь выполняй его условия.
- Но я же…
- Придется драться. Как я тебя учил. Отстаивать свое.
- Мастер…
- Мы живем сегодня и завтра. Лишь глупцы сожалеют о дне вчерашнем.
Становилось все темнее. В траве под ногами щелкали сверчки, бегали лесные мыши. Над головой перешептывались деревья. Возможно, он была прав, и они действительно знали тех, в память о ком были посажены.
- У вас есть враги, Мастер?
- Как и у всех. Но настоящий враг, как и настоящий друг, только один.
- Я приеду через несколько дней. Можно?
- Конечно.
Ворота закрылись на тяжелый засов, Наэль села в машину и немного посидела в темноте, не зажигая света и не заводя мотор. Мастер, наверняка, сидит сейчас в беседке у реки и говорит с деревьями, подумалось ей. Она ехала по проселку, по трассе, по городу и думала о том, что сказал Мастер, и о том, в чью память она бы посадила цветок.
(4.)
Солнце спряталось за деревья, растущие у обочины, и сквозь редеющую листву подмигивало оранжевым глазом. Мимо протарахтел грузовик и скрылся в туче пыли и песка; Наэль быстро подняла ветровое стекло, закашлялась, свернула направо к полям, остановила двигатель и вышла. Далеко-далеко на горизонте в облаках, похожих на прибрежные скалы, таял густо-красный диск. С востока медленно ползла ночь, и ее темно-звездное покрывало растягивалось все шире, трепеща на ветру. Было очень тихо, сюда не доносился шум трассы, молчали птицы, еле слышно шепталась трава у дороги. Девушка прижала ладони к ушам и отпустила – нет, она не оглохла: всю свою жизнь она прожила в городе, ощущение тишины было ей незнакомо.
«Мутация на генном уровне, коллеги. С такой формой мы сталкиваемся впервые, ну что ж, будем изучать…» - передразнивая усатого лектора в белом халате, повторил внутренний голос.
Она подняла меч, резко развернулась и сделала рубящее движение в сторону. Вывернутая кисть правой руки заныла от боли, меч продолжил движение и застрял в стволе дерева. Наэль села, прислонилась спиной к изрезанной коре, закрыла глаза.
- Золотая кровь… - прошептала она сама себе. – Ты уникальна. Ты довольна? Теперь тебе с этим жить…
Некоторое время она сидела, молча, вслушиваясь в то, как ветер разгоняется на открытом пространстве. Зазвонил телефон.
- Привет, Эмилья!
- О, Наэль, зайчик, как узнала, что это я?
- Да, блин, определитель на что?
- А, ну да…
- Чего нового?
- Да так, ничего вроде. А у тебя есть рабочий Йергеса?
- Зачем тебе?
- Да звоню ему на мобильный, не отвечает…
- Да не телефон, Йергес зачем?
- Помочь хотела попросить… с работой.
- А…
- Ну, мы же с ним друзья, такие хорошие друзья, вы же все равно уже полгода как …
Эмилья еще что-то говорила, оправдывалась, доказывала, Наэль молча кинула телефон в траву.
Перед глазами, как нарезка из фильмов, плыли сцены на дружеских вечеринках, прогулках, в барах, на отдыхе… Эмилья всюду была рядом. Вот она ненароком прислонилась к нему, вот она строит ему глазки, вот она заходит к нему в ванну якобы за полотенцем. Сознание подкидывало все новые и новые примеры, и от этого становилось еще противнее.
Лучшая подруга… ( …)
Из кармана ветровки девушка достала маленькую баночку с парой капель крови и с силой запустила в ближайшее дерево. Стекло разлетелось на сотни осколков, они упали в пожухлую траву.
«Не верь и не доверяй никому, - прошелестел ветер голосом Нифля, - а опасней всего верить тем, кого считаешь лучшими друзьями. Рука друга, ударяющая в спину, всегда бьет больнее. Нет настоящих друзей, есть лишь те, кого ты ими считаешь…»
- Нифль! – девушка испуганно оглянулась. – Нифль?
- Ах-х-хэль, - ветер дунул в ухо и положил к ногам желтый дубовый и красный кленовый листок. - Ах-х-хэль! - Дохнул он снова пряным запахом и умчался куда-то вдаль.
(5.)
- Я сама подъеду, дождись!
Они сидели в баре почти как раньше, парень тянул пиво, девушка вертела соломинку в бокале с коктейлем, рассказывала что-то о драконах, о даре, о договоре, о двух каплях крови, о Эмилье, о ветре. На столе рядом с пепельницей лежали красный и желтый листья. За широкими окнами царила осень.
- Ты не жалеешь, Наэль?
- Иногда, - медленно проговорила девушка. – Когда все, о чем думаешь, сбывается. Мой роман приняли на конкурс. Я знаю, я займу второе место, получу предложение от издательства… Странно, правда?
- Ты ведь всегда так хотела…
- Меня это как-то не радует…
- Может, депрессия?
- Нет, просто как-то пусто внутри… - Она допила коктейль, полистала меню, заказала еще один. – Когда что-то получаешь легко, нет никакой радости. Уходит ощущение чуда… - Она задумчиво смотрела в небо. - Пошел бы сейчас дождь….
- А по поводу твоих размышлений насчет Эмильи - забудь, хочу тебе сказать. Нет настоящих друзей. Мы все – эгоисты. Есть короткое перемирие в борьбе за лучший кусок. Я солдат, ты солдат, сколько людей, столько и армий, и правду можно найти на любой стороне, вот только примешь ли ты ее…
- Я часто думаю, что жили бы мы в средневековье, все было бы намного проще и понятнее. Рыцари, честь, поединки… Тогда люди были лучше. Честнее, что ли. Если враг – то настоящий, если друг – то верный, а любовь – как в книжках старых пишут. Такая жизнь яркая, словно нарисована свежей краской, сейчас на этом всем толстый слой копоти, грязи, пыли, ты посмотри – все в сером налете от жадности, злобы, эгоизма…
- Все смертные грехи перечислить собралась? Наэль, ну подумай… Откуда мы узнаем о тех временах? Из книг? А кто их писал? И неужели им не хотелось выглядеть благородными и честными в глазах потомков? Времена меняются, это нравы все те же.
На сине-сиреневом небе собирались облака, клубились, переговаривались, сверкали молнии.
- Нам дали в руки мечи, Наэль. Узаконили дуэли. Разве мы все сразу стали рыцарями? Честь – это в крови, этого нет в учебниках. Детей с десяти лет обучают фехтованию, в шестнадцать с разрешения властей любой с мечом в руках выйдет на улицу. Да, сталь честнее пистолетов, но это тоже оружие, холодный металл, которому все равно, за что он убивает. Твое место не здесь, Наэль. Наверное, и вправду у тебя золотая кровь, ты словно из другого мира…
- Лишь шорох шин по мокрому асфальту…
Где цвет дождя становится невидим,
где сердца стук размножен многократно
и пульс отсчитывает наши годы,
мы таем здесь, среди снегов бесцветных,
среди лесов из камня и бетона,
мы видим то, что тень отбрасывает в свете,
и звон ключей, на звон меча похожий,
терзает души, опоздавшие на годы.
Нам снятся горы, города и реки,
Не черные от бытовых отходов,
И небо снится бледно-голубое,
И крылья сильные орлов, парящих в выси.
Мы - дети, опоздавшие на годы.
Мы верим в завтра в мире без надежды,
Мы ищем счастье в мире иллюзорном,
Но почему мы родились не в ту эпоху
Не скажет ветер, мертвый от удушья,
Не скажет дождь, несущий только холод,
Цветок не скажет, выросший средь камня.
Редан! Это же про нас, ты помнишь, как мы с тобой мечтали? Я же могу все изменить!
- Не стоит. Сейчас… все другое. Мне больше не хочется ничего менять.
- У тебя за спиной крылья, ты мог бы летать… Но с каждым днем они становятся все тоньше, и однажды, когда ты захочешь взлететь, Редан, ты упадешь.
Она достала из кошелька несколько купюр, кинула их на стол рядом с недопитым коктейлем, застучала каблуками по полу, хлопнула дверью. Ветер, ворвавшийся в бар, смёл два листка со стола и принес запах мокрого города.
продолжение смотри внизу, запись недельной давности.