Человеческому существу страх смерти свойственен от природы, нам с детства внушают ценность жизни и священный трепет перед ликом вечности. Еще говорят, есть особый запах смерти. Я всю жизнь скептически относилась к таким вещам, считая их не более чем легендой, глупыми детскими страшилками и байками бывалых патологоанатомов.

Страха смерти, как оказалось, нет, а вот пресловутый ее запах существует, и сладковато-кислым осадком ложится сейчас где-то в глубине горла.

На моих джинсах кровь. И моя, с примесью золота, и чужая. Я стою в луже этой крови и смотрю, как пропитывается и темнеет красивая фактурная ткань моих брюк. Мелкая дрожь начинается с кончиков пальцев руки, через двадцать секунд меня уже колотит в сильном ознобе. У меня очень болит левый бок, по-видимому, от сильного удара у меня треснули ребра.

Нужно найти телефон, вызвать стражей, врачей, зафиксировать смерть, получить печать на запястье, подписаться о невыезде, нужно что-то делать. Нельзя стоять, как столб, над тремя телами и задыхаться, тут кровь…

Алая, алая кровь… Она везде. Мелкие капли блестят на стенах, блин, как они давят!

Алая кровь застилает глаза, они болят, их хочется закрыть, закрыть навсегда и уснуть.… Уснуть сладким-сладким сном, спать долго, не просыпаясь… никогда.

Я обернулась. Цирел лежит на балконе. Он хотел отдышаться, хрипел, стонал, полз к воздуху, и на сером линолеуме оставались длинные темные следы.

… Я стояла недалеко от окна и смотрела, как последний подонок отплевывался, как разворачивался и, дружелюбно улыбаясь, вытаскивал из сапога тонкий длинный кинжал. Как банально – нож из сапога! Как нарочито медленно он вытягивал руку для броска, так же, скотина, он падал грудью на меч Ция…

Мой друг уже не дышит, сердце давно остановилось, и кровь вытекла. До сих пор в ушах его крик – вправо! Вот потому я отделалась только распоротым бедром.

Я стою возле окна, меня бьет крупная дрожь, телефон лежит в сумке в прихожей, идти-то метров десять, не больше, но я точно знаю – я не дойду, чуда не случится, машина стражей случайно не появится на окраине Старого Города. Чудес не бывает, это я поняла тогда, когда брата увозили после такой же бойни, как сейчас. Голову пришить можно, но человек с такой травмой выживает только чудом, а их нет.

Я когда-то думала, что умирать – страшно, больно, холодно. В детстве я представляла свою пафосную смерть довольно часто, особенно когда меня наказывали, мне хотелось умереть, чтобы родители все поняли, пожалели о моей загубленной душе и долго плакали над моим бренным пятилетним телом. В подростковом возрасте мне хотелось умереть еще чаще, но уже из протеста против несправедливости мира, вроде как в другом мире все намного лучше. Вспоминаю, и смешно становится от собственной глупости.

Но вот когда сидишь, упираясь спиной в батарею, крепко прижимаешь рукой к бедру разорванные джинсы, а кровь пульсирует и не думает останавливаться – у меня перерезана артерия – то понимаешь, что вот она, смерть, и никакая не костлявая, и лицо у нее вполне человеческое, и глаза внимательно смотрят в твои, губы что-то шепчут, но я уже ничего не слышу, меня обволакивает мягкое золотистое тепло…



Я снова в лесу. Я могу это понять без глаз, ушей и носа, я уже научилась чувствовать и даже определять, в какой именно части я стою, какие деревья меня окружают, как называется трава, которая сейчас пробивается через опавшие листья, что за птица раскачивает ветку. Нифль пытался научить меня многим вещам, он говорил, что нужно дышать, как лес, нужно слышать, как деревья, нужно видеть, как облака. Он говорил когда-то, что у меня все получится, нужно только захотеть и освободиться от чего-то. Чтобы стать частью нового, нужно перестать быть частью старого.

«За все нужно платить, - говорил Мастер, - и за свою жизнь мы часто платим чужой смертью».

Я поворачиваюсь к солнцу спиной и иду, я не знаю, почему я делаю именно так, но что-то внутри меня твердит, что так правильно, и я подчиняюсь. Через некоторое время я выхожу на трассу, самую настоящую, с асфальтовым покрытием и белой разметкой на четыре полосы.

- Привет, решила принять предложение?

Я поворачиваюсь, услышав за спиной знакомый голос.

- Какое? – Я растерянно улыбаюсь Нифлю.

- Остаться.… Теперь тебе некуда возвращаться.

- Что значит… некуда… Я … - Я медлю, как-то не получается сразу произнести, не укладывается это у меня в голове – ведь я говорю, дышу, думаю – cogito ergo sum как-никак!

- Ты умерла. – Он сказал это так просто и буднично, словно каждый день сообщает кому-то эту радостную новость.

- Но я не хочу! Я ведь могу что-то сделать! Или…

- Или нет, - говорит он, садится на обочину и раскуривает трубку. – Желания закончились - рыбка золотая сдохла. - Меня передернуло от такого сравнения. - А, думаешь, Цирелу хотелось умирать?

Я опустила глаза, мне нечего было ответить. Пока я сидела на полу там, в квартире Старого Города, я не могла понять, почему он пошел в последний момент против своих, подставляя себя под удар, защищая меня из последних, как ни громко это звучит, сил. Сейчас все стало как-то просто и понятно, все встало на свои места. Нет настоящих друзей, есть те, кого ты считаешь друзьями. То же и с врагами, жизнь – сложная штука, и ты не знаешь, какой стороной она повернется к тебе сегодня.

И вообще, вдруг подумала я, зачем нужно делить людей на группы, причислять их к каким-то категориям, объединять их под понятиями, зачем мы постоянно усложняем себе жизнь миллионами условностей? Но с другой стороны, разделив все по коробочкам, расставив коробочки по полочкам, мы сами для себя создаем некую иллюзию порядка, нам очень нравится чувствовать себя могущественными, ведь нам кажется, что мы управляем своей жизнью. Каким же все это кажется глупым, мелким и бессмысленным, когда у тебя пытаются отнять жизнь, и как отчаянно ты цепляешься за любую соломинку, за подол человека с косой, со скальпелем, или с мечом, да какая собственно разница – кто отнимает у тебя жизнь?

Я присела на траву рядом с Нифлем, попросила у него трубку, затянулась и отдала обратно – табак был слишком крепким и с добавлением каких-то трав, мне не понравился. Так мы и сидели около получаса, он курил, я молча смотрела перед собой. Когда проходит первый эмоциональный всплеск, а за ним второй, третий и четвертый, сознание наполняется безразличием, тягучим и всеобъемлющим. Не хочется больше никуда бежать, не хочется ничего делать. Все, чем я жила, о чем мечтала, отныне потеряло смысл. Наверное, человек умирает не тогда, когда останавливается сердце и мозг прекращает работу из-за отсутствия кислорода. Смерть приходит заранее и потихоньку стирает все, что связывает его с жизнью. У меня рвутся последние нити.

- Чего нового? – Конечно, вопрос был глупый, но молчание уже стало раздражать.

- Да так, - со вздохом сказал Нифль и выпустил кольцо дыма.

- Откуда дорога?

- С севера. – Таким же бесцветным голосом, в тон мне ответил он.

- Мы по-прежнему у тебя дома?

- Да.

- А дорога тебе зачем, ты же в лесу живешь?

- Захотелось – вот и появилась. Снорри захотелось.

- Это кто?

- Хозяин Зимы.

- А… - протянула я. – Понятно… Есть еще хозяин Лета и Хозяин Весны?

- Нет, у Лета есть Хозяйка.

- И ты со всеми общаешься?

- Нет, только со Снорри.

- Почему?

- По кочану.

- Ты чего-то не в настроении?

Он отмахнулся, вытряхнул трубку, постучал ей по асфальту, набил свежим табаком и раскурил.

- Думаешь, мне сильно весело оттого, что ты сейчас лежишь там, мертвая, батарею подпираешь? Скажи, зачем ты полезла во всю эту заваруху? Чем тебе не сиделось дома спокойно? У тебя работа, книга недописанная.… Теперь вот половина того, что должно было случиться в будущем, не произойдет. Скажи, на кой тебе Редан сдался? Что за современный детектив? Обкурился парень, вышел к окну подышать, вывалился. Все, никакого криминала.

- Он ко мне приходит.… Зовет с ним…

- Ага, и ты уши развесила, слушаешь, чуть сама не прыгнула с крыши?

- Он – друг…

- Наэль, он умер! Да кто угодно может к тебе приходить и называться Реданом! Мало ли желающих через тебя в ваш мир попасть? А где один, там и двадцать один. Пойдем к Снорри, чай пить будем.

Нифль встал, помог мне подняться, я одернула джинсы, кстати, абсолютно чистые и целые, поправила пояс, сняла и выкинула в кусты кольцо для меча – зачем оно мне теперь?

Мы шли не сказать, чтобы долго, но в какой-то момент лес по бокам дороги стал меняться, деревья – редеть, листья все чаще лежали на земле, а не на ветках, лужицы на обочинах блестели тонким льдом. Мы медленно, но верно приближались к зиме, как если бы начало октября за час стало серединой, потом концом ноября, и, наконец, декабрем.

Холода не ощущалось, Нифль, по-видимому, тоже вполне удобно чувствовал себя в тонкой шелковой рубашке, плащ на плечах не имел никакого практического значения, так, скорее для красоты и завершенности образа.

Снорри встретил нас возле приметного раскидистого дуба, на нижней ветке сидел филин.

- Привет! – крикнул мужчина и помахал пухлой рукой, птица на дереве ухнула, приветствуя гостей.

Снорри очень смахивал то ли на шведа, то ли на финна белой кожей, голубыми глазами и соломенно-светлыми волосами. Одет он был в вязаный свитер с оленями, толстые штаны и теплые сапоги, очень похожие на оленью шкуру. Нифль по сравнению с ним был загорелым жителем юга, хотя где уж под осенним солнцем загорать.

Меня представили, я сделала книксен и улыбнулась. Потом мы долго пили чай с вареньем из очень зимней ягоды клюквы, мужчины курили на крыльце, я ходила вокруг дома и от скуки сбивала сосульки с крыши.

В ответ на удивление Нифля о сосульках Снорри покраснел и смущенно признался, что они остались после последнего визита Хозяйки Лета.

С такими приключениями я чувствовала себя Падчерицей из «12 месяцев», из начала весны в моем мире я попала в осень к Нифлю, а сейчас гуляю по зиме. Подобные ассоциации напомнили о незавидной участи моего тела возле холодной батареи, я тяжело вздохнула и села на крыльцо рядом с Хозяевами. Мы сидели дотемна, потом началась метель, и мы засобирались домой.

Какие же разные у нас у всех понятия о доме! Для Нифля это его осенний лес, для Снорри – его заснеженные равнины, для кого-то дом - это большое двухэтажное строение на выезде из Нового Города, а для меня… для меня в какой-то момент дом перестал существовать. Есть квартира, где я жила, есть квартира родителей, еще есть дача … но нет того места, где сердце, куда хочется вернуться после работы, где тебя ждут… В какой-то момент все исчезло, а причина короткое слово из пяти букв – смерть. Да и не в этом дело, наверное. Просто некуда возвращаться, хотя и хочется, очень хочется.

Мы шли в темноте по шоссе, и я спросила:

- Нифль, скажи, вот хотя бы теоретически я могу вернуться обратно?

- Я тоже хотел поговорить об этом. Вернуть тебя, в принципе, можно, но…

- Что?

- Ты помнишь наш спор?

- О врагах и друзьях?

- Да. О капле крови настоящего друга и настоящего врага.

- Ты оказался прав. Я не смогла, и, наверное, нельзя найти хоть каплю такой крови крови.

- Да, с Эмильей все было просто, а вот Цирел, кто бы мог подумать…

- Ты все видел… - я уже не спрашивала, я просто сказала.

- О, это было очевидно. Но не забывай, ты не выполнила одно из условий твоего дара, и поэтому мне придется его забрать, только это не так-то просто, поэтому я его немного изменю, - Нифль остановился у дуба, где начиналось Царство Осени, переступил границу, отвернулся от меня, прошептал, - извини…

Поднялся очень сильный холодный ветер, луна над землей Зимы мигнула и на минутку погасла, на болотах дружно завыли волки.

- Извини, - еще раз повторил Нифль. – И попытайся понять, по-другому нельзя, здесь не я устанавливаю законы. Отныне все, что ты подумаешь, скажешь и напишешь, будет сбываться. Твое творчество обернется против тебя. Если хочешь вернуться домой и прожить еще несколько месяцев, то делай это сейчас, скорее, я не смогу долго отвлекать Его внимание.

Я молча кивнула в знак согласия и благодарности.

Мир снова поплыл передо мной, в глазах потемнело, возвращаться в свое тело на этот раз оказалось далеко не приятно - грудная клетка была туго перебинтована, дышать было сложно, ныла раненая нога.



Через полтора месяца, когда меня выписали из больницы, я снова пошла в оранжерею, девушка-флорист меня узнала, и вместе выбрали маленькую вечнозеленую елочку с мягкими иголками. Цирел любил, когда его звали Ци – на каком-то из языков Востока это означает «жизнь». Я посадила еще одно дерево в память о хорошем человеке – пусть душа Цирела живет в нем.